Зона поражения
Шрифт:
Владимир Александрович и сам предпочитал такие, но в период его частносыскной деятельности хорошая электроника стоила дорого… Поэтому и тогда, и после восстановления в органах приходилось довольствоваться моделями попроще.
— Ку-ку, мадемуазель! — зачем-то сообщил Виноградов радиомикрофону. Затем аккуратно отсоединил его и с болью в сердце спустил в унитаз.
После чего, с чувством глубокого удовлетворения, восстановил телефонную розетку в первозданном виде.
Снова дало о себе знать чувство голода — на этот раз вместе с
По дороге из номера в ресторан с ним ничего не случилось.
— Буэнас ночес… — Действующие лица и исполнители находились на сцене. Как пишется в пьесах: «явление восьмое — те же и Виноградов».
Опять, как и прошлым вечером, было шумно, весело и накурено до головокружения… На этот раз тон задавал отчаянный публицист Па-ко Игнасио Тайбо — кумир либеральной испаноязычной интеллигенции и душа фестиваля.
Сидя во главе огромного, во всю длину ресторана, стола, он одной рукой отбивал такт, а другой темпераментно дирижировал сводным интернациональным хором собравшихся. Пели нечто озорное и чуть-чуть похабное, вроде русских частушек — это ясно отражалось на лицах и в жестах участников вечеринки.
За мелодией особо даже не следили: главное, чтоб получалось громко и выразительно…
— О, русский! Присоединяйтесь. — По мере продвижения от дверей видимость улучшалась — и первой выплыла из табачного дыма розоватая физиономия господина Юргенса.
— Айн момент! — — Владимир Александрович поискал глазами недавнюю собеседницу: — Бон суар, Дэльфин!
Француженка сидела поодаль, между двумя богемного вида соотечественниками, и, услышав приветствие майора, ограничилась ни к чему не обязывающим воздушным поцелуем.
— Садись… — с бесцеремонностью пьяного немец потянул Виноградова за рукав. А когда тот сел на попавшийся рядом свободный стул, прошептал почти на ухо: — Осторожно. Ни слова, понял?
— Нет, но я не хочу пива, старина! — ото двинулся Владимир Александрович.
Как раз вовремя, чтобы подоспевший официант услышал только эту его абсолютно уместную реплику:
— Сеньор?
Виноградов принял меню и попытался изобразить гурмана. Сделать это оказалось достаточно сложно — все названия были красивыми и вызывали обильное слюноотделение:
— Муй бьен! — похвалил майор неизвестно кого и горячее выбрал сообразуясь в первую очередь с ценой.
Из выпивки он заказал «куба либре» покрепче и оказался не одинок — пользуясь случаем, немец тоже громко попросил себе еще один ром с колой. Перекричать поющих ему не удалось, но расторопный официант понял, кивнул и скрылся куда-то в сторону бара.
Массовый гогот увенчал очередной куплет озорных астурийских «частушек»… Возбужденная публика все же решила дать себе передышку — требовалось срочно утолить жажду, и пение сменилось бульканьем из десятка бутылок и дружным стекольным звоном.
— Ледиз энд кабальерос!..
Уже наполнивший вином свой бокал затейник Пако начал цветистый, многоэтажный тост на невообразимой смеси английского с испанским, и в этот момент Владимир Александрович увидел, наконец, «сладкую парочку»: пресс-секретарь «Черной недели» и не в меру любопытная красавица Габриэла устроились, оказывается, почти напротив.
— О-ла! — помахал он им рукой.
Впрочем, любезное приветствие было истрачено впустую — итальянка и ее приятель слабо реагировали на внешние раздражители. Судя по всему, обоим вполне хватало друг друга…
— Повезло парню! — позавидовал господин Юргенс. И был, очевидно, прав: мало того, что парочка слепилась в почти непрерывном поцелуе, так ведь и под столом прикрытые скатертью руки Хуана вытворяли черт знает какие манипуляции… Словом, поведение молодых людей оскорбляло общественную нравственность и будило в окружающих неукротимое желание присоединиться к групповому сексу.
— Сеньор!
Сначала принесли бокалы с кубиками льда, утонувшими в белом роме — рядом с каждым возникла обязательная бутылочка не менее холодной «колы»… Вот оно, торжество демократии! Каждый мог разбавлять коктейль по своему вкусу.
Затем появилось само собой разумеющееся вино в бутылке с эмблемой «Каса Пачин» и только после — огромное блюдо, на котором среди невообразимого количества гарниров покоились мясные медальоны в соусе из винограда. Теперь только прямое попадание атомной бомбы могло бы оторвать Владимира Александровича от приема пищи.
Народ снова запел — после паузы собравшихся почему-то потянуло на революционную романтику. Сначала со слезой исполнили «Балла чао!», потом — «Команданте Че Гева-ра». Очень красиво получилось…
Немец пока даже не пытался восстановить контакт — наверное, для этого имелись веские причины, однако сидеть рядом и не общаться было бы неестественно. Поэтому Виноградов, дождавшись относительной тишины, поинтересовался:
— Эрих, простите! Пако Тайбо я знаю, ну еще Даниэля Чеваррию, Мортена из Норвегии… А эти все — они тоже писатели?
— Писатели? Писатели… — неохотно кивнул господин Юргенс. — В морду дать некому — кругом одни пис-сатели!
…и шпионы с бандитами, хотел прибавить Владимир Александрович. Но сдержался, тем более что принесли десерт и к нему требовалось заказать еще чего-нибудь покрепче.
Остаток вечеринки, которую, скорее, следовало назвать ночным бдением, Виноградов провел в неудачной дискуссии со случайными соседями-англичанами о Василии «голубых» на телевидении. В общем-то, делить было нечего, и конфликт исчерпался сам собой… С обсуждения прав сексуальных меньшинств постепенно перешли на сравнительный анализ имевшихся в баре сортов виски, потом, как водится между европейцами, пожурили Америку за бездуховность — и внезапно обнаружили, что основная часть публики уже разбредается по номерам.