Зоопарк в моей квартире (сборник)
Шрифт:
Кисточка была всеобщей любимицей в посёлке, многие хозяева хотели заполучить её на день-два постеречь сад или присмотреть за живностью. Заманивали её печеньем и сладостями. Кисточка посмотрит на лакомства, проглотит слюну, но не пойдёт — так была предана хозяйке.
Однажды мы получили от тёти Клавы письмо, в котором она сообщала, что Кисточка родила пятерых щенков, трёх забрали соседи, одного тётя оставила себе, а пятого предлагала нам.
В воскресенье мы с матерью съездили в посёлок и вернулись с сыном Кисточки.
У щенка был мокрый нос, мягкие подушечки на лапах и коричневая шёрстка. Я назвал его просто — Шариком.
В первый день щенок ничего не брал в рот. И в блюдце наливали ему молока, и в бутылку с соской — не пьёт, и всё тут! Поскуливает, дрожит и всё время лапы подбирает — они у него на полу расползались. Я уж стал побаиваться, как бы он не умер голодной смертью, как вдруг вспомнил, что на нашем чердаке кошка Марфа выкармливает котят.
Сунув щенка за пазуху, я залез с ним на чердак и подложил Марфе. Она как раз лежала с котятами у трубы. И только я протиснул щенка между котятами, как он уткнулся в кошкин живот и зачмокал. А Марфа ничего, даже не отодвинулась, только приподнялась, посмотрела на щенка и снова улеглась.
Прошло несколько дней. Марфа привыкла к приёмному сыну, даже вылизывала его, как своих котят. Щенок тоже освоился в кошачьем семействе: ел и спал вместе с котятами и вместе с ними играл Марфиным хвостом. Всё шло хорошо до тех пор, пока котята не превратились из сосунков в маленьких кошек. Вот тогда Марфа стала приносить им воробьёв и мышей. Котятам принесёт — те урчат, довольные, а положит добычу перед щенком — он отворачивается. Марфа подвинет лапой к нему еду, а он пятится. Зато с удовольствием уплетал кашу, которую я ему приносил.
Однажды Марфа со своим семейством спустилась во двор: впереди вышагивала сама, за ней — пузатый прыткий щенок с неё ростом, а дальше катились пушистые комочки. Во дворе котята со щенком стали играть, носиться друг за другом. Котята залезали на дерево, и щенок пытался, но сваливался. Ударится, взвизгнет, но снова прыгает на ствол. Тут я и понял, что пора забирать его от кошек.
Только это оказалось не так-то просто — Марфа ни в какую не хотела его отдавать: только потянусь к Шарику, она шипит и распускает когти. С трудом отнял у неё щенка.
В жаркие дни мы с Шариком бегали на, речку купаться. Шарик любил барахтаться на мелководье, а чуть затащишь на глубину — спешит к берегу или ещё хуже — начнёт карабкаться мне на спину.
Однажды я взял и нырнул, а вынырнув в стороне, увидел: Шарик кружит на одном месте и растерянно озирается. Потом заметил невдалеке голубую шапку, такую же, как у меня, и помчал к пловцу. Подплыл и стал забираться к нему на спину.
А пловцом оказалась девушка. Она обернулась и как завизжит!
Но ещё больше испугался Шарик. Он даже поднырнул — только уши остались на воде, а потом дунул к берегу.
По воскресеньям у деда Игната собирались все собачники. И дядя Костя, и я приходили с собаками. Бабка раздует самовар, достанет пироги, усядемся мы за стол, и собаки тут как тут. Смотрят прямо в рот — тоже пирогов хотят. Я дам им по одному, а бабка как крикнет:
— А ну пошли во двор, попрошайки! А тебе, Буран, как не стыдно? Ведь кастрюлю каши слопал! Такой обжора, прямо стыд и срам!
И Буран уходит пристыженный, а за ним и Снегур с Полканом, и мой Шарик.
Во дворе они начинали бороться. Понарошку, кто кого: Буран всех троих или они его. Дурашливые Полкан с Шариком сразу набрасывались на Бурана. Прыгали перед его носом, тявкали, всё хотели в лапу вцепиться, а Снегур не спешил: кружил вдалеке с хитрющей мордой; потом заходил сзади и — прыг Бурану на загривок. Тут уж и Полкан с Шариком набросятся на Бурана, а он, как великан, громко засопит, набычится, развернётся — собаки так и летят кубарем в разные стороны.
Частенько и я принимал участие в этой возне. Вчетвером-то мы Бурана одолевали.
Вот так я и рос среди собак и узнавал их повадки; даже научился подражать их голосам. Приду к дяде Косте и загавкаю из-за угла сиплым голосом, и Снегур с Полканом заливаются, сбитые с толку, — думают, Буран решил их напугать. Или забегу к деду Игнату, спрячусь за дверь и залаю точь-в-точь, как Полкан — визгливым, захлёбывающимся лаем. И Буран сразу выскочит и сердито зарычит.
Постепенно я научился различать голоса всех собак в окрестности. Понимал, что означает каждый лай и вой, отчего пёс повизгивает или поскуливает, то есть в совершенстве выучил собачий язык.
И собаки стали принимать меня за своего. Даже совсем незнакомые псы, с дальних улиц. Бывало, столкнусь с такой собакой нос к носу, пёс оскалится, шерсть на загривке поднимет, а я пристально посмотрю ему в глаза и рыкну что-нибудь такое:
— Брось, знаю я эти штучки! Своих не узнаешь?!
И пёс сразу стушуется, заюлит, заковыляет ко мне виляющей походкой. Подойдёт, уткнётся головой в ноги, вроде бы извиняется: «Уж ты, того… не сердись, обознался немного. Ходят тут всякие. Я думал, и ты такой же. А ты, оказывается, наш. Вон весь в ссадинах и синяках. От тебя и пахнет-то псиной».
В то время я к любому волкодаву мог подойти — был уверен, никогда не цапнет.
Буран умер от старости. До самой смерти он сторожил дом и возил сани с дровами.
Когда дядя Костя уехал из нашего города, Снегура взяли сторожем в зоосад. К этому времени он уже стал совсем чудным, порой забывал, где находится. С его конурой соседствовала птичья вольера, так он облаивал маленьких птах. Рядом в клетке сидел огромный филин, но Снегур его почему-то не замечал.
Полкана взяли к себе соседи, сказали: «У него такая красивая шерсть».
А Шарик стал моим другом и равноправным членом нашей семьи.
В два года Шарик внезапно простудился. Целую неделю мы лечили его, давали таблетки и витамины, поили настоем ромашки. Когда Шарик поправился, он вдруг стал приводить к нашему дому других больных собак. У одной была ранена лапа, у другой порвано ухо, у третьей во рту застряла рыбья кость… Мы лечили бедолаг, никому не отказывали. Соседи шутили:
— Пора открывать бесплатную лечебницу.
Однажды во время зимних каникул я поехал к приятелю на дачу и, конечно, взял с собой Шарика, ведь мы были неразлучными друзьями. Стояли крепкие морозы, на даче было холодно, и мы с приятелем беспрерывно топили печь. Мы катались на лыжах, скроили снежную крепость, но не забывали подкладывать в печь поленья. И, укладываясь спать, набили полную топку дров. А проснулись от яростного лая Шарика. Он впрыгивал на кровать, стаскивал с нас одеяло…