Зоосити
Шрифт:
— Не расстраивайся, приятель! Мы выберемся, — говорю я. — Не волнуйся!
Но Ленивец, наверное, понимает, что я сама себе не верю. Здесь так темно, что в результате сенсорной депривации мне мерещится всякая ерунда: черная рябь на черном. И еще здесь тихо, как в чистилище.
Ленивец вдруг чирикает и резко вскидывает голову. Он не только плавает, он и слышит лучше меня. Я прислушиваюсь. Сердце у меня уходит в пятки.
— Это они?
Издали до меня доносится грохот. Он все время нарастает. Я торопливо вскакиваю на ноги:
— Вода?!
Каждый год в СМИ появляются статьи
Ленивец раздраженно щелкает, намекая, чтобы я замолчала. Я мешаю ему слушать. Там не вода, а что-то другое. Он бьет меня лапами по лицу — как утром, если я слишком долго сплю.
— Ладно, ладно! — ворчу я, вставая на ноги. Послушно бреду, куда велит Ленивец — в сторону источника шума. И все-таки лучше бы это оказалась не вода.
В туннеле все звуки особенно гулкие; скоро мне кажется, что началось землетрясение. Впереди что-то мерцает — как будто признаки цивилизации. У меня в груди загорается искра надежды. Я ковыляю вперед, поворачиваю за угол и щурюсь от яркого искусственного света. Различаю огромные металлические ребра, выстилающие туннель, как живот робота-кита. И вдруг, едва не задев меня, мимо проносится чудище из стекла и металла. Из окна смотрит размытое розовое пятно — лицо? Рот разинут в форме идеальной буквы «О». Вот единственный свидетель того, как Зинзи Декабрь чуть не умерла, столкнувшись со скоростным поездом.
Глава 21
Брикстон, конечно, не самое шикарное место Йоханнесбурга, но после того, как там появились «Дом Нсако», а теперь еще и «Контрреволюция», стало ясно, что район идет в гору. Разумеется, разгневанные жильцы без конца жалуются на шум и на отвязных гостей, чьи машины перегораживают им выезд. Я подхожу ко входу, слегка прихрамывая. На то, чтобы отмыть Ленивца и хоть как-то избавиться от запаха канализации, у меня ушло несколько часов. На мне платьице в стиле шестидесятых; под него я предусмотрительно надела футболку с длинными рукавами. Не хочется выставлять напоказ самые страшные царапины. Если не считать футболки, вид у нас с Ленивцем вполне ничего. А ведь нас вполне могли убить! Потом мне пришлось еще долго убалтывать охранника скоростной железной дороги «Готрейн», чтобы он выпустил меня в город, потом долго ловить такси. Наконец, один водитель за бешеные деньги согласился отвезти грязную, мокрую и вонючую зоодевицу в центр, где я спасаю свою машину.
Номер, который дал мне Вуйо, принадлежит таксомоторной компании «Быстро-быстро». Диспетчер разыскала звонок, сделанный в воскресенье, в два сорок шесть.
— Да, в то время поступил заказ, — ворчливо говорит она. — Машину надо было подать на Хайбери-Роуд, четырнадцать. Там какой-то клуб… «Контрреволюция», кажется. А ехать надо было в Морнингсайд… Так что, вы собираетесь платить или нет?
— За что платить?
— Клиент так и не объявился. Водитель прождал двадцать минут. За это время мог бы принять еще два заказа. Он потерял много денег. В среднем… — Но я отключаюсь.
Двери в «Контрреволюцию» подчеркнуто огромные, блестящие, черные,
— Заходите!
— Я кое-кого жду, — говорю я. — Спасибо!
Тот, кого я жду, объявится только через час. Я специально приехала заранее, потому что сегодня свидание с Джо в мои планы не входит.
— Внутри-то теплее, — говорит вышибала. — Рекомендую!
— Зато внутри не дадут курить. — Я достаю сигарету из пачки, купленной специально к случаю. — Совсем как в песне: неравная схватка с законом.
— Закон всегда побеждает. — Вышибала чиркает дешевой пластмассовой зажигалкой. Курение — по-прежнему великолепный способ познакомиться с кем-нибудь и разбить лед.
Вышибала замечает синяки у меня на запястье.
— Ленивец трудностей не составит?
— Вы все прекрасно понимаете.
— Но официального запрета у вас нет?
— Право допуска сохраняется.
— А кто решает, пускать зоо или нет?
— Я.
— Вы, я вижу, немногословный.
— Мне не за болтовню платят.
— Кого вы не пропускаете?
Он молча показывает мне костяшки пальцев. Они у него покрыты мелкими шрамами; два пальца на правой руке загипсованы. Наверное, он боксер-любитель. В модном районе вышибале ночного клуба вряд ли приходится часто драться.
— Тех, у кого дресс-код не соответствует. Тех, кто уже набрался… Известных наркодилеров. А также тех, чьи лица и поведение мне не нравиться.
— Мой дресс-код соответствует?
— Да.
— А как насчет поведения? — Я бросаю окурок и давлю его носком ботинка.
Он оживляется:
— Эй, ты что, новенькая?
— Хочу попробовать… — Я блефую наугад.
— Служебный вход сзади. Джоуи в курсе, что ты пришла?
— Н-нет, не уверена.
— Так иди и выясни. И бычок свой подними!
Я не сразу понимаю, что он имеет в виду окурок.
— Спасибо… так и не выяснила, как тебя зовут? — Я подбираю окурок и засовываю в карман.
— Роналдо.
Служебный вход ведет на кухню. Человек, который достает из морозилки замороженные роллы, показывает, где лестница на второй этаж. Надо будет запомнить: есть здесь суши не стоит. Иду по коридору, где стоят шкафчики для вещей служащих, мимо открытой двери туалета, в котором толпятся молоденькие, свежие официантки. Наконец, поднимаюсь на второй этаж и подхожу к двери с табличкой «Управляющий». Стучу, слышу ворчливое: «Войдите!» — и послушно вхожу.
Я оказываюсь в скупо обставленном кабинете, окно которого выходит на танцпол внизу; кроме того, на стене висят мониторы. Каждые двадцать минут изображение переключается с одной камеры на другую. Камеры установлены везде, в том числе и в туалете — у раковин. Толстуха ведет какие-то подсчеты. Когда я вхожу, она устало поднимает голову и снимает очки, словно не привыкла их носить. Или не хочет, чтобы ее в них видели.