Зорькина песня
Шрифт:
Зорька открыла было рот, но Галка схватила её за руку и потащила за собой.
— Нашла перед кем распинаться. Разве ему докажешь?
— Ну и пусть! — сказала Зорька. — А я знаешь что придумала? Сколько нас всего? Тридцать пять, если с Верванной. Пусть самые сильные жнут, кто послабее — человека три, готовят перевясла, а шесть человек или пять вяжут снопы. Сразу работа быстрей пойдёт.
— Будницкая! Голова! — восторженно завопила Галка. — Айда скорей к Верванне!
Через полчаса работа на участке детдомовцев закипела. Мальчишки и старшие девочки
После работы к Зорьке неожиданно подошёл Саша.
— А ты молодец! Хорошо придумала.
Зорька смутилась. Саша смотрел на неё и улыбался.
— Просто удивительно, как это раньше никому в голову не пришло? Ну да ты у нас всегда такая… находчивая, верно?
Зорька покраснела и ничего не ответила. Ей хотелось многое сказать Саше, извиниться за ту выходку в очереди за кипятком, но от волнения она не могла выговорить ни слова.
— Что же ты молчишь? — спросил Саша и положил Зорьке руку на плечо. — Пойдём, уже все построились.
Зорька беспомощно оглянулась. Ну где же эта Галка? Когда надо, так её нет… и встретилась с ревнивым, подозрительным взглядом Наташи. «Ага, съела?..» — злорадно подумала Зорька и вдруг почувствовала себя с Сашей легко и свободно, словно они давно были друзьями.
— Я про это в одной книжке читала. Там колхозники так пшеницу жали.
— Ты любишь книги?
— Ещё как! У нас дома много всяких книг было. Ты Жюля Верна читал? А Вальтера Скотта? А «Тома Сойера»? И я читала. Только я больше всего сказки люблю. У них конец всегда хороший. Когда книга плохо кончается, такая обида берёт, и ничего сделать не можешь.
— В жизни тоже часто бывает, когда чувствуешь себя бессильным, — задумчиво и грустно сказал Саша.
Зорька согласно кивнула. Они шли сзади всех, чуть отстав от строя. Прибитая вечерней росой дорожная пыль холодила босые ноги. Быстро темнело.
— Когда город бомбили… у меня бабушка там осталась… Она там, а я ничего, ничего не могу сделать.
— Почему бабушка не уехала?
— Она не могла. Тётя Паша, бабушкина подруга, ещё с гражданской парализованная лежит. У неё даже орден есть, она боевая была. Комиссар! Не могла же бабушка её бросить… одну… Моя бабушка тоже на гражданской была этим, как его… лик… лик… — Зорька запнулась и смущённо взглянула снизу вверх на Сашу, — выскочило из головы. Ну, такое помещение, где взрослых учат читать и писать, которые неграмотные.
— Ликбез?
— Ага! Вот бабушка им и руководила. Только она учила красноармейцев. Вот кончится война, папа приедет, мама, Толястик — это мой старший брат. Он знаешь какой сильный? Просто как Поддубный, даже сильнее. А читать любит — ужас! Мама сколько раз сердилась… сядем обедать, а он книжку раскроет и ложку мимо рта проносит, вот честное слово! А у тебя папа тоже на фронте?
Саша прошёл несколько шагов молча, потом сказал:
— Нет. У меня никого нет…
— Как?
— Вообще…
На глаза Зорьки навернулись слёзы. Она представила себе на секунду, что у неё тоже никого нет, и даже задохнулась от внезапного страха.
— Мы с мамой в отпуск ездили в Ленинград, — сказал Саша, глядя пристально перед собой, — отец раньше на Ижорском заводе работал, а потом его в село послали, председателем… А когда мы с мамой вернулись… вместо нашего дома только печка чёрная осталась.
— Пожар был?
— Нет. Кулаки сожгли. Ночью. И все сгорели: отец, бабушка, Настенька, сестрёнка младшая… ей всего два годика было. Потом люди рассказали, что их сначала постреляли, облили хату керосином и подожгли.
— Как же это так, Саша? — тихо сказала Зорька. — Так же только фашисты делают… Значит, кулаки — фашисты, да?
— Думаешь, фашисты только немецкие бывают? Фашисты все, кто хочет, чтоб только ему хорошо было, а другие на него спину гнули. А мой отец боролся за хорошую жизнь для всех, понимаешь?
— Конечно, понимаю, — горячо сказала Зорька, — я про это много разных книг читала, и кино смотрела… «Мы из Кронштадта» видел? А «Чапаев»? Знаешь, я думаю, твой папа погиб всё равно что на фронте, правда?
Саша кивнул.
— А потом что было?
— Потом… мама стала как деревянная. Легла у соседей на лавку, лицом к стене, и три дня пролежала молча. А на четвёртый умерла, так ни слова и не сказала… А потом за мной из города приехал Николай Иванович.
— Наш Коля-Ваня?
— А чей же? Наш…
Зорька прерывисто вздохнула и взяла Сашу за руку.
— Хочешь, когда война кончится, с нами жить? Хочешь? И мой папа тебе папой будет, и мама, и Толястик… Он всегда жалел, что я не мальчишка… Вот ты и получишься у него брат, правда?
Не отвечая, Саша сжал Зорькино плечо так, что ей стало больно, но она не подала вида, радуясь, что так хорошо придумала.
— Я глупо вёл себя тогда на станции, ты не сердись.
Зорька даже остановилась.
— Ну что ты! Это я… Я тогда Даше Лебедь цветов хотела нарвать… Я всё думала, может, она поправится. Как ты думаешь, она выздоровеет?
— Конечно.
— И её к нам опять привезут?
— А куда же ещё? Здесь её дом теперь.
Саша помолчал, всё так же держа руку на Зорькином плече, и сказал почему-то сердито:
— Вот что, Будницкая, если тебя кто-нибудь обидит, ты скажи мне, хорошо?..
Вечернюю линейку Вера Ивановна проводила в столовой сразу после ужина. Николая Ивановича не было, он ещё с утра уехал в район на совещание, а Кузьмин задерживался в правлении колхоза.
Линейка проходила как обычно. Вера Ивановна прочла последние известия с фронта, потом отметила тех, кто хорошо работал, и особо от имени дирекции поблагодарила Зорьку.