Зов ангела
Шрифт:
Джонатан переключил передачу, перейдя на третью. Коробка передач издала пронзительный металлический скрежет, как будто автомобиль готов был развалиться на месте. Он потребовал ключи от «Рено 4»: хотя дом и находился близко, было невозможно даже представить, чтобы за руль сел Маркус. Лежа на пассажирском кресле, его друг потягивал вино и орал похабные куплеты из репертуара Жоржа Брассанса:
Лишь о Фернанде вспоминаю, я кончаю, я кончаю…— Потише! — приказал Джонатан, бросив взгляд в зеркало заднего вида и убедившись, что его сын еще спит.
— Пардон, — извинился Маркус, повернувшись, чтобы опустить боковое стекло машины. Он высунул голову через окно, подставив лицо ветру, словно ночной воздух мог помочь ему протрезветь.
«Парень совсем покроется инеем…» — подумал Джонатан, замедляя движение и вновь переключая передачу, чтобы машина пошла со скоростью улитки-астматика.
Маленький автомобиль выехал на западную сторону Филберт-стрит, одной из самых крутых улиц в Сан-Франциско. В начале подъема драндулет кашлянул, угрожая развалиться, но в конце концов восстановил дыхание и кое-как достиг вершины холма, освещенного белым светом Койт-Тауэр, мемориальной башни, возвышавшейся над городом. Джонатан произвел опасный маневр, чтобы припарковаться, повернув колеса в сторону тротуара. Испытав облегчение от того, что удалось благополучно добраться до места, он взял сына на руки и двинулся в проход между эвкалиптами, пальмами и бугенвиллеями.
Маркус, шатаясь, последовал за ним. Он снова начал петь свои непристойные песни, причем опять очень громко.
— Дайте выспаться! — крикнул сосед.
Джонатан подхватил друга под руку, чтобы заставить его поторопиться.
— Ты мой единственный настоящий друг, мой единственный реальный при… — бормотал пьяный Маркус, повиснув у него на шее.
Джонатан с трудом поддерживал его, и эти два с половиной мужчины с трудом спустились по деревянным ступенькам, которые шли вдоль Телеграф-Хилл. Винтовая лестница посреди всей этой почти тропической растительности предназначалась для обслуживания небольших разноцветных домов. Нетронутые разрушительным землетрясением 1906 года, эти жилища, первоначально построенные для моряков и докеров, ценились теперь у художников и разбогатевших интеллектуалов.
Наконец все трое подошли к воротам дикого и весьма пышного сада, где сорняки в итоге выжили рододендроны и фуксии.
— Ну, все по своим комнатам! — скомандовал Джонатан тоном главы семьи.
Он раздел Чарли, положил его и поцеловал, поправив одеяло. Затем сделал то же самое с Маркусом, за исключением поцелуя — это было бы слишком…
Уже в тишине Джонатан прошел на кухню, налил себе стакан воды и с ноутбуком под мышкой вышел на террасу. Несмотря на разницу во времени, он подавил зевоту, помассировал веки и опустился на тиковый стул.
— Что, приятель, не спится?
Джонатан повернулся на голос: это был Борис, тропический попугай, живший в доме. Он и забыл о нем!
Птица принадлежала бывшему владельцу, оригиналу, который включил в договор обязательство для любого покупателя дома заботиться во веки веков о его любимце. Борису уже было больше шестидесяти лет. На протяжении десятилетий его бывший хозяин ежедневно посвящал час его обучению говорить. Попугай знал тысячу слов и сотни готовых фраз, которые выдавал на удивление кстати.
Будучи флегматиком, он отлично ужился с новыми хозяевами, на радость Чарли. Конечно же, птица была прекрасно знакома и с Маркусом, который обучил ее целой коллекции ругательств капитана Хэдцока. [7] Но это существо было тем еще шутником, и Джонатан смог лишь в определенной степени оценить его грязный характер и острый язык.
— Не спи-и-ится? — повторила птица.
— Да, представь себе, я слишком устал, чтобы спать.
— Придурок! — отозвался Борис.
7
Арчибальд Хэддок— персонаж серии комиксов «Приключения Тинтина» бельгийского художника Эрже (Жорж-Проспер Реми), капитан дальнего плавания, лучший друг главного героя. Капитан обожал использовать в качестве ругательств экзотические слова. В «Словаре брани капитана Хэдцока» приведено 192 произнесенных им ругательных выражения, многие из которых Эрже почерпнул, просматривая словари редких слов.
Джонатан подошел к величественно сидящему на жердочке попугаю. У Бориса был большой крючковатый клюв и крепкие когти. Несмотря на возраст, его частично золотистые, частично бирюзовые перья сохранили блеск, а черный подшерсток, очерчивавший контуры глаз, придавал ему вид гордый и высокомерный.
Птица покачала длинным хвостом, расправила крылья и потребовала:
— Хочу яблок, слив и бананов…
Джонатан посмотрел на попугая.
— А не хочешь огурцов и цикория?
— Цикорий противный! Хочу орехов и аррраххххиса.
— Вот именно, а я хочу Мисс Вселенную к себе в постель. — Джонатан покачал головой и вошел в электронную почту. Ответил двум своим поставщикам, подтвердил несколько заказов столиков и закурил, глядя на тысячи огней, блестящих в океане. Отсюда вид на залив был просто великолепен. Небоскребы делового квартала стояли перед огромным силуэтом моста Бэй-Бридж, шедшего в сторону Окленда. И тут этот момент полнейшего спокойствия вдруг нарушил необычный звонок телефона: звук скрипки. Если верить не самым глубоким музыкальным знаниям Джонатана, это было начало «Каприза» Паганини.
Телефон Маделин Грин.
Если он захочет спать, надо будет не забыть его выключить: из-за разницы во времени телефонные звонки, скорее всего, могли пойти чаще. Джонатан решил ответить.
— Да?
— Это ты, моя дорогая?
— Э-э…
— Не слишком устала? У вас была хорошая поездка, я надеюсь.
— Отлично. Очень любезно, что вы об этом заботитесь.
— Но вы не Маделин?
— Верно подмечено!
— Это ты, Рафаэль?
— Нет, меня зовут Джонатан, я из Сан-Франциско.
— Джулиана Вуд, очень приятно. А можно поинтересоваться, почему вы отвечаете на телефонные звонки моей лучшей подруги?
— Потому что мы случайно обменялись мобильниками.
— В Сан-Франциско?
— В Нью-Йорке, в аэропорту. Короче, это слишком долго объяснять.
— Ах? Это смешно…
— Да, особенно когда это происходит с другими. То есть вы…
— А как это случилось?
— Ладно, слушайте, уже поздно, и это не очень интересно.
— О нет! Напротив, расскажите мне!