Зов издалека
Шрифт:
Машины на ее имя в регистре не числилось.
Он постоял в кухне. Под окном ворковали голуби. Еще один детский рисунок на холодильнике, прикрепленный магнитиком в виде маленькой яхточки. Интересно, почему криминалисты его оставили? Может, до кухни просто не дошли руки…
На рисунке изображен белый автомобиль. Два лица в окнах — спереди и сзади. И опять — на левой половине листа идет дождь, на правой — светит солнце. Вчера он успел только мельком взглянуть на рисунок. У мужчины за рулем борода. Такие называют козлиными.
Он на секунду похолодел, потом кровь бросилась в голову. О Боже!
Мужчина изображен в профиль. Нос и торчащая вперед черная борода. На голове — шапочка.
А сзади сидит кто-то рыжий, с заплетенными в косички волосами.
Чернобородый мужчина везет девочку с рыжими волосами. Он вспомнил остальные рисунки. Какие же они идиоты! Девочка рисовала то, что видела, то, что ей пришлось пережить. Все дети рисуют. Но некоторые занимаются этим постоянно. Она еще не умеет писать, поэтому рисует все, что ей интересно. Все, что с ней происходит.
Эти рисунки — дневник Йенни. У нас есть ее дневник.
Лицо по-прежнему горело. Надо успокоиться, подумал он. Это всего лишь новый след, к тому же зашифрованный. Есть и другие следы. Но возбуждение унять не удавалось. Но тот-то… тот… он же приходил сюда не за рисунками! Просто не придал этому значения… К тому же не хотел оставлять следов. Без этих рисунков квартира выглядела бы совсем… убогой. Голой.
Он часто видел, как она рисует, потому и не счел это важным. Он знаком с ней. Знаком с матерью. Спокойно… вспомни, что сказал Стуре насчет чрезмерных амбиций. Этот, с бородой, мог быть кем угодно. Другом матери. Таксистом. Или просто-напросто выдуманным персонажем. Захотела — вот и пририсовала бороду. С бородой и за рулем.
Надо просмотреть все рисунки. Все до единого. Сколько их? Штук пятьсот? Тоже странно: обычно люди не хранят такое количество детских рисунков. Впрочем, что я об этом знаю? Тоже мне, эксперт по детскому творчеству… Ему представилось улыбающееся лицо Ангелы.
Он постоял в кухне. Может, найдется еще что-то в кладовке? На кладовке Хелены Андерсен не было ни номера квартиры, ни имени. Ничего необычного. И нашли они ее не сразу. Пришлось поискать. Кладовка была закрыта на маленький висячий замок. Приходивший либо не знал о ее существовании, либо не решился туда идти. В кладовке лежали ящики с одеждой, пара детских лыж и стул.
33
Она прислушалась — та же самая кукушка. Сидит в лесу и кукует: «Ку-ку, ку-ку». Уже несколько часов. И вчера куковала. Далеко-далеко.
Волосы были мокрые, и одежда тоже. Она спала не раздеваясь и очень вспотела. Иногда она мерзла, надевала платье поверх майки, а потом согревалась и снимала. Она боялась, дядьки заберут у нее платье и отругают, но они сидели и смотрели на нее — думали, наверное, что она спит. А она не спала. Хотя почти спала. Голова кружилась, а кожа покрылась мурашками, как бывает, когда выйдешь из воды, а на тебя подует ветер.
Тот дядька, который всегда к ней приходил, принес таблетки и велел проглотить, а она не смогла. Как проглотить такую большую таблетку? Он позвал другого.
— Не глотает.
— Скажи, должна.
— Не помогает.
— Растолки ее.
— Кого?
— Таблетку. Растолки в воде и дай выпить. Сахару насыпь.
— И что, тогда выпьет?
— Попробовать-то можно.
Второй дядька нагнулся и положил руку ей на лоб.
— Вроде не такая горячая.
— Тогда, может, и не надо?
— Чего не надо?
— Таблеток.
— Думаю, надо.
— Тогда сделай, как я сказал.
Она попробовала проглотить воду с растолченной таблеткой. Очень невкусно. Она закрыла глаза и услышала то ли шум, то ли гром, но потом он исчез. И кукушка замолчала. Она ждала — когда же закукует кукушка? Она же всегда кукует.
«Я долго здесь не задержусь. Скоро вернусь домой в свою новую комнату, где на двери написано „Хелена“. Меня зовут Хелена, а дядьки так никогда меня не называют, значит, надо им сказать». Говорить почти невозможно — очень уж болит горло. Она все же сделала усилие и прошептала «Хелена»… Мир посветлел, сделался красно-розовым, и она снова услышала кукушку.
Часть 2
Лес шумел, но не так, как раньше. Не было того покоя… умиротворения. И ветер не шептал в деревьях.
Она появилась из прошлого, как привет от дьявола. Первый раз, когда она позвонила, он попытался ускользнуть: «Вы набрали неправильный номер, девушка. Попробуйте еще раз».
Голос. Этого голоса не должно быть.
Он сделал все, чтобы его забыть. Других, кто мог бы говорить, уже не было.
Позже, поняв, что голос существует, он посмотрел на руки. Этими руками… этими руками… Он зажмурился. И вспомнил проклятые дни. Дом и ветер с моря… проклятый дом, насквозь продуваемый ветром с моря… и этот… этот… Он сделал то, что был вынужден сделать. Он планировал это сделать, потом подумал: «А может, и нет необходимости…» Но понял, что должен. Его руки сами сделали это.
Он ехал между деревьями. Стояла темень. Шел дождь, самолетов не было. Небо по случаю дождя закрыли для полетов. Он доехал до автобусной остановки. Они его уже ждали. Он предложил встретиться не на ближайшей остановке, и она поняла почему. А может, это она сама предложила.
Ему было очень страшно. Когда она позвонила второй раз, он уже не смог положить трубку. «Приходи одна», — сказал он. «Нет», — сказала она.
Он ответил: «Нет, нет и нет». Кто это произнес? Она смотрела на него с яростью. Он понимал эту ярость, потому что сам чувствовал то же самое. Он не шевелился. Очень боялся того, что может произойти. Он смотрел на потолок и думал… думал, что у него есть выход. Выход был всегда. Его останавливал только страх.
Какой-то крик сверху… Она была одна. Уже второй раз она пришла одна. Он знал, что ей известно… все. Они прошли через луг к опушке. Между деревьями то и дело сновали звери. Она поглядела на него. Он не хотел смотреть ей в глаза. Далекий крик… очень далекий крик. Вдруг ему захотелось, чтобы ребенок тоже был с ней. «В следующий раз захвати ребенка».
Глаза заливал пот. И он почти ничего не видел. И не слышал шума машин на шоссе. Так толком и не стемнело… Он попытался сморгнуть пот. Ее руки…