Зов Ктулху: рассказы, повести
Шрифт:
Зачем ты так с ним поступил, Берч? Он был негодяем, и я не виню тебя в том, что ты сколотил для него такой плохой гроб, но в этот раз ты зашел слишком далеко! Да, пусть ты и сэкономил на материалах, но ты же прекрасно знал, какого роста коротышка Фэннер!
До самой смерти мне не забыть увиденного. Должно быть, ты здорово брыкался – гроб Асафа лежал на полу. Его голова была раздавлена и все тело разбито. Я много чего повидал, но это уж слишком. Око за око! Берч, видит Бог, ты получил по заслугам. Меня чуть не вывернуло при виде его головы, но омерзительней всего то, что ты отрезал ему стопы, чтобы труп влез в гроб Мэтта Фэннера!
Полярис
В
Я ясно помню ночь великой Авроры, когда над болотом сверкали вспышки сатанинского света. Лучи скрылись за тучами, и я уснул.
Под рогатой ущербной луной я впервые увидел тот город. Безмолвный, величественный, он простирался на плато, в низине меж незнакомых горных вершин. Из мертвенно-бледного мрамора были сложены его стены и башни, колонны, купола и мостовые. На мраморных улицах высились мраморные колоннады с мрачными, обрамленными бородой ликами на капителях. Воздух был теплым, недвижным. В небе, приблизительно в десяти градусах от зенита, сияла на страже Полярная Звезда. Я долго смотрел на город, но день все не наступал. Когда красный Альдебаран, мерцавший низко в небе, не заходя за горизонт, продвинулся на четверть своего пути, в домах и на улицах я увидел свет и движение. Фигуры в неведомых одеяниях, но с благородной статью и знакомые мне, ходили вокруг, и под рогатой тающей луной я слышал мудрые речи мужей на понятном мне языке, что был не похож ни на один из тех, что я знал. А когда красный Альдебаран преодолел больше половины пути над горизонтом, все вновь потонуло во тьме и молчании.
Проснувшись, я был уже не тот, что прежде. В памяти моей отпечатался образ города, а в душе росло иное, смутное воспоминание, природа которого тогда была мне неведома. С тех пор, в те ночи, когда небо скрыто за облаками и я мог спать, я часто видел тот город; иногда под ущербной рогатой луной, а иногда под жаркими желтыми лучами солнца, низко катившегося над горизонтом, не клонясь к закату. А ясными ночами взгляд Полярной Звезды пылал доселе невиданной злобой.
Постепенно я стал задаваться вопросом: что же я делал в том городе на неведомом плато меж незнакомых горных вершин? Сперва довольствуясь тем, что наблюдаю его бестелесно, отовсюду, теперь я желал понять, как я связан с ним, заговорить с мрачными мужами, чьи речи каждодневно слышались на площадях. Я говорил себе: «Это не сон, ведь как могу я доказать, что иная жизнь в доме из камня к югу от мерзких болот и кладбища на невысоком холме, где в северном окне я каждый день вижу пронзительное око Северной Звезды, реальнее жизни здесь?»
Однажды ночью, слушая беседу на большой площади со множеством статуй, я ощутил некую перемену: наконец, я обрел собственное тело. Я больше не был чужаком на улицах Олатоэ, что лежит на плато Саркис меж вершин Нотона и Кадифонека. Я слышал, как говорил мой друг Алос, и речь его была усладой моей души: то были слова истинного мужа и патриота. В ту ночь пришли вести о падении Дайкоса и наступлении Инутов, приземистых, дьявольских, желтокожих врагов, пять лет назад явившихся из неизвестной земли на западе, сперва опустошая границы нашего царства, и ныне подступившихся к его городам. Заняв укрепления у подножия гор, они проложили себе путь на плато, и каждый гражданин теперь должен был сражаться с удесятеренной силой, ведь низкорослые создания были могучими воинами, но не ведали и крупицы чести, что удерживала наших высоких сероглазых мужей Ломара от истребительных походов.
Под началом Алоса, моего друга, были все войска на плато, и на него возлагалась последняя надежда нашей земли. В этот раз он говорил об угрозе, ожидавшей нас, призывая мужей Олатоэ, храбрейших из ломарцев, поступить подобно предкам, вынужденным уйти на юг из Зобны, когда сдвинулся гигантский ледник (как и потомкам нашим суждено будет когда-то покинуть землю Ломар), храбро и победоносно разметав волосатых длинноруких каннибалов-гнофкехов, преградивших им путь. Алос не позволил мне, тщедушному, лишавшемуся чувств от нервного напряжения или телесных невзгод, примкнуть к рядам воинов. Но глаза мои были самыми зоркими среди всех горожан, несмотря на долгие часы, проведенные за изучением Пнакотских рукописей и приобщением к мудрости Отцов Зобны, так что мой друг, не желая обрекать меня на бездействие, дал мне задание непревзойденной важности. Он послал меня на вершину дозорной башни Тапнена; мне суждено было стать глазами всего нашего войска. Если Инуты отважатся штурмовать цитадель, пройдя по узкому проходу за пиком Нотона, чтобы застать врасплох гарнизон, я должен был зажечь сигнальный огонь, предупредив его защитников, чтобы спасти город от неминуемой гибели.
На башню я взошел в одиночестве: все крепкие телом мужи были нужны внизу. Мой разум мутился от истощения и волнения, ведь я не спал уже много дней, но воля моя была непреклонна, ведь я любил свою родную землю Ломар и мраморный город Олатоэ, что лежали меж пиками Нотона и Кадифонека.
Но пока я стоял в покоях на самом верху той башни, я видел тающую рогатую луну, красную, зловещую, дрожавшую в тумане над далекой долиной Банофа. Сквозь отверстие в крыше мерцала бледная Полярная Звезда, трепещущая, словно живая, глядевшая вниз подобно демону-искусителю. Мне мнилось, что ее дух злобно нашептывал мне, предательски склоняя ко сну, и слова, сулившие злосчастье, монотонно повторялись вновь и вновь:
Спи, о страж, покуда светВ шесть и двадцать тысяч летОбернется и вернетМой огонь на небосвод.Звезды новые горетьБудут там, где неба твердь;Звезд покоя, звезд забвеньяСладостно благословенье:Лишь когда назад вернусь,С прошлым в двери постучусь.Тщетно я боролся со сном, пытаясь связать эти странные слова с преданиями о небесах, известными мне из Пнакотских рукописей. Моя голова, кружась и тяжелея, склонилась на грудь, и когда я снова поднял взгляд, я грезил; в окно над ужасными, качающимися деревьями призрачного болота мне ухмылялась Полярная Звезда. И я сплю, сплю до сих пор.
Мучимый стыдом и отчаянием, иногда я неистово кричу, умоляя созданий из сна разбудить меня, чтобы Инуты не прокрались по тропе за пиком Нотона, застав врасплох стражей цитадели, но создания эти суть демоны, что смеются надо мной, отвечая, что я не сплю. Они потешаются надо мной во сне, пока желтолицые враги подбираются все ближе и ближе. Я не исполнил свой долг, я предал мраморный город Олатоэ и подвел Алоса, своего друга и командира. Но тени из моих снов по-прежнему издеваются надо мной. Они твердят, что земля Ломар существует лишь в моих грезах; что в тех краях, где в небе высится Полярная Звезда и над горизонтом ползет красный Альдебаран, где тысячи лет нет ничего, кроме льда и снега, и не ступала нога человека, есть лишь приземистые, снедаемые холодом желтокожие создания, имя которым «эскимосы».
И пока я терзаюсь от мучительной вины, в отчаянном стремлении спасти город, над которым нависла угроза, что с каждым мгновением все страшней, и тщетно пытаюсь очнуться от странного сна в каменном доме к югу от мерзких болот и кладбища на невысоком холме, Полярная Звезда, зловещая, чудовищная, наблюдает из черной бездны, безобразно моргая, словно неимоверное безумное око, что тщится передать некую странную весть, но помнит лишь то, что должна о чем-то сказать мне, не ведая сути тех слов.