Зов любви
Шрифт:
Устремив на него взгляд своих огромных глаз, она спросила:
– Ты боишься, что если я войду в твою личную жизнь, я больше не уйду из нее? Можешь быть спокоен: я умею уйти тогда, когда нужно. Думаю, что ты боишься самого себя. Значит, ты не пойдешь на то, чтобы пережить такое испытание?
Он коротко и спокойно сказал ей:
– Пойдем.
Казалось, Хадиджа не проявила особого интереса к интерьеру и меблировке квартиры, в которую попала. Впрочем, комнаты были обставлены с редким и безупречным вкусом. Что было очень приятно в этой квартире одинокого холостяка, так это то, что все, в ней находившееся,
Единственным предметом меблировки, казалось, сразу приворожившим Хадиджу, было огромное канапе, которое находилось в зале. Едва попав в комнату, сна бросилась к нему и уселась в уголке, поджав под себя ноги и сбросив на ковер свои золотые сандалии – казалось, она, наконец, нашла для себя удобное убежище, из которого можно наблюдать тихонько всю комнату и быть очень неприметной.
– Хочешь чего-нибудь выпить?
– Нет, Ален, мы достаточно выпили сегодня. Иди ко мне.
Он не успел ничего ответить, как она стала быстро разбирать свою красивую прическу, вынимая из нее шпильки, и скоро на плечи и лицо ее посыпался поток красивых тяжелых волос цвета эбенового дерева.
Ален был очарован.
– Почему ты вчера не показала мне свои прекрасные волосы? Почему ты прятала их в этой прическе?
– Потому, что всему свое время. Я сказала тебе, что настоящее искусство влюбленных – не показывать все сразу.
– Никогда еще я не видел таких прекрасных волос.
– В моей стране их называли «шаар кайфа аль харир».
– Переведи мне, пожалуйста, быстрее.
– «Шелковые волосы».
– Но какой они длины?
– Пятьдесят пять сантиметров. А когда я приехала в Париж, два года назад, они были на десять сантиметров длиннее, но мне пришлось их немного подстричь.
– Зачем ты сделала это, это ведь преступление!
– Дорогой мой, во всем Париже я не могла найти парикмахерскую, где бы согласились мне их мыть. Когда я жила в семье в Тунисе, у меня была специальная служанка, основным занятием которой было делать мне прическу. Каждое утро она проводила более двух часов за этой работой.
– Это великолепно! Женщина, тратившая каждый день два часа на то, чтобы сделать прическу!
– А что ты думаешь, парижанки, которые ходят в парикмахерскую и проводят там огромную часть своей жизни, чтобы делать прически, чем-то отличаются от нас? Только большинство из них убеждены, что нужно покороче остричь волосы, а затем носить парик. Мне удалось сохранить большую часть моих волос, но мне это стоит огромных усилий. Только благодаря тому, что я теперь не хожу в парикмахерскую, а делаю все сама. Таким образом, у меня есть время посидеть тихо, размышляя о своем.
– Пообещай мне, что ты не отрежешь больше ни одного сантиметра своих прекрасных волос!
– Ну, если они так нравятся тебе, я обещаю это. Впрочем, в это время они как раз отрастают.
– Дорогая, это же настоящее чудо природы! Рассыпанные вот так, на диване, они до
– Это еще что! Если бы ты видел волосы моей матери!
– Почему ты говоришь о ней в прошлом? Разве она умерла?
– Нет, она жива, но волосы она отрезала.
– Каким образом? Оставаясь в своей стране, она их отрезала?
– Она это сделала не по своей воле и не по требованию парикмахера. Причина была в другом. Это была жертва, которую она принесла в день смерти моего отца. Она их отрезала прямо на уровне шеи и положила все волосы в гроб своего мужа. Это не было обещанием, данным ею раньше, нет это был знак траура и печали, который оказывают памяти умершего все верные арабские жены. Как ты думаешь, какова была длина волос, которые моя мать положила к смертному одру моего отца? Один метр и семьдесят два сантиметра. Моя мать невысокого роста, поэтому когда она расплетала волосы, они достигали пола. В день свадьбы моих родителей эти волосы волнами падали на плечи, спину моей матери, и она была самая красивая невеста во всем Тунисе.
– И какую прическу носит она теперь?
– Теперь она носит очень короткие волосы, как у вас во Франции называют «под мальчика». Впрочем, это ей тоже идет.
– Она жалеет об утрате своих волос?
– Она жалеет только о том, что потеряла своего мужа. Очарованный, он поглаживал ее волосы и повторял:
– Значит, они называются по-арабски «шаар». Это очень красиво, это звучит мягко: «шаар». Как мне сказать, что я очень тебя люблю, больше, чем любил вчера, но меньше, чем буду любить завтра. Ты действительно для меня – смуглая красавица с черными глазами.
– Ты знаешь,– ответила она,– я достаточно часто слышала этот комплимент, и уверена, что такой красивый мужчина, как ты, может придумать что-нибудь лучшее. Почему бы тебе не сказать это по-арабски. Для меня это звучало бы приятнее. Повторяй за мной.– Она начала произносить слова любви на арабском языке, а он послушно повторял за ней.
– Ну вот, у тебя очень хорошо получается. Ты знаешь, что ты сказал? Ты сказал: «Моя любимая с блестящими, черными, горящими глазами». Добавь еще: «Эс шеаа».
Он повторил:
– «Эс шеаа».
– Вот видишь, теперь ты говоришь на моем языке.
– У меня такое впечатление,– сказал он,– что это прежде всего язык любви.
– Ну, не более, чем французский,– сказала Хадиджа.– Но когда европеец говорит по-арабски, для арабской женщины это очень приятно, очень, я бы сказала, сладко. Конечно, это звучит не так, как это произносят наши мужчины-арабы, потому что вы, европейцы, не боитесь говорить о любви, даже для вас это кажется обычной темой разговора, которая вас очень привлекает и интересует.
– Конечно же, когда женщина так прекрасна, как ты, можно говорить все, что думаешь, но бывают и такие, с которыми нет никакого желания говорить о любви.
– Что это за женщины?
– Все те, которые не знают чувственности, и я должен тебе сказать, что у нас в Европе их сейчас достаточно.
– Что ужасно у меня на родине, и вообще в странах Востока, это то, что мужчины очень грубы по отношению к женщине, даже жестоки. У нас никогда не говорят о любви, о сексе, это как бы что-то секретное, и если и говорят об этом, то только шепотом, в четырех стенах. Муж и жена всегда встречаются в темноте, в укромной комнате, и даже во время женитьбы в первую брачную ночь муж никогда не раздевает свою жену, а если и помогает ей, то только в темноте.