Зов Перводрева

Беренцев Альберт

Мой дядя превратился в человеческий огарок, его одежда полностью сгорела и смешалась с кожей, прилипнув к ней, лицо у дяди было черным, глаза лопнули и вытекли, даже его черные усы сгорели полностью...

— О, нет! — я решительно выхватил из кармана пузырек с кровью дриады, который мне дал Полётов.

Тая ахнула, увидев, в каком состоянии мой родич. Герцог с извиняющимся видом положил дядю на камни.

Дядя впервые в своей жизни не улыбался, да ему и нечем было улыбаться — его

рот полностью сгорел, обратившись в какую-то черную дыру, где были видны только темные огарки зубов.

Я рванул к дяде, но Полётов жестом остановил меня:

— Нет, князь. Кха-кха... Нет. Это моя кровь дриады. Для меня.

Я застыл с пузырьком в руке.

— У вашего дяди не солярис-ожоги, — вздохнул Кабаневич, — Его пожёг Леший. Своей аурой. Боюсь, что склянка крови дриады здесь не поможет. Здесь не поможет даже кровь дриад всего мира. Раны, нанесенные Лешим, не регенерируют и не лечатся, князь.

— Но он же еще жив!

Это было правдой, грудь дяди тяжело вздымалась и опускалась, хотя кожа на этой груди местами лопнула, и из-под неё торчали обугленные ребра.

— Он недолго пробудет живым, — скорбно пояснил Кабаневич, — Простите, князь. Мне жаль...

— Отдайте кровь дриады, — потребовал слабым голосом Полётов.

Я еще поколебался, но недолго, всего секунду.

— Ладно, Леший с вами, — заявил я и бросил пузырёк Тае, — На, держи. Займись ранами Полётова, жена.

Сам я бросился к дяде и опустился рядом с ним на колени.

Дядя что-то хрипел. То ли предсмертный стон, то ли пытается что-то сказать.

— Дайте вашу фляжку, герцог.

Кабаневич протянул мне фляжку, я влил дяде в рот коньяку.

— Где Таня? — спросил я у дяди, — Где она? Я выполнил все свои обязательства перед тобой и Либератором. Я не виновен в твоей смерти! Где моя сестра?

Дядя снова захрипел, изо рта у него вылез кровавый пузырь.

Я в отчаянии схватил дядю за плечи и затряс его:

— Где Таня? Где она? Тебя ведь предупреждали, что ты здесь умрешь, ублюдок поганый! Тот рыцарь говорил, что ты найдёшь свою смерть на этих Островах...

Дядя что-то пробормотал.

— Громче!

— Пилюля...

— Что?

— Таня... — прохрипел дядя, булькая, — Таня — теперь жена Либератора. Он взял её. Запомни, Нагибин... ПИЛЮЛЯ.

— У меня нет никаких пилюль для тебя, дядя, я их все продал...

— Не для меня... ПИЛЮЛЯ. Самое важное — ПИЛЮЛЯ.

— Какая пилюля? Пилюля для кого?

— ОН ДОЛЖЕН СЪЕСТЬ ПИЛЮЛЮ... Иначе... Таня... Умрёт.

— Что? Кто должен съесть пилюлю? Дядя, не умирай, борись, ты же Нагибин!

Но дядя меня уже не слышал, он перестал дышать.

— Вот дерьмо!

В последней попытке реанимировать дядю я начал бить его кулаком в грудь, но это, разумеется, было бесполезно — реанимировать тут было уже нечего.

Дядя был сожжен дотла аурой Лешего.

Герцог осторожно положил мне руку на плечо:

— Успокойтесь, князь. Вашего дяди больше нет.

— Да вижу я, мать твою!

Я сбросил руку герцога с плеча, встал, выругался, потом приложился к фляжке Кабаневича. Лишь влив в себя грамм сто коньяку, я утёр рот и вернул герцогу его флягу.

Потом я снова повалился на колени и стал обыскивать дядин труп, вот только пользы от этого было не больше, чем от моих попыток оживать дядю.

Все дядины вещи обратились в тлен и огарки. Вроде бы я даже нашёл его смартфон, вот только тот сплавился до состояния черной металло-пластиковой массы. Этот смартфон уже очевидно ни один самый крутой хакер не вскроет...

И что теперь делать?

Я не знал больше ни одного живого радикального масона, кроме моего дяди. Как я теперь верну Таню?

Я тяжело поднялся на ноги, созерцая падающие снежинки и бушующие воды Баренцева моря, черные от крови Лешего.

Я снова просрал свою сестру, я не смог защитить свою семью, уже в который раз...

Каждый раз, когда я пытаюсь что-то сделать — вокруг меня просто гибнут люди. Или пропадают.

Похоже, я и правда Крокодил, тот, кто несёт магократии только лишь смерть. И сознавать такое было невыносимо больно. И обидно.

— Мы можем перевезти вашего дядю в фамильную усыпальницу... — предложил герцог.

— Ну уж нет, — отказался я, — Ублюдок выбрал Либератора, а не семью. Так что пусть так и валяется на Островах Горячего Жира. Рядом с Рюриком, братом его любимого Либератора.

Я решительно повернулся и двинулся к кургану. Кабаневич тут же метнулся за мной следом.

— Я войду первым, — жестко произнёс я.

— Да, но...

— Я войду первым, — повторил я, потом повернулся к Тае, которая отдирала от спины Полётова сожженную одежду и мазала спину Великого Князя целительной кровью дриад, — Вы идёте?

— К Перводреву — всегда, — поморщился Полётов, вставая на ноги.

Великого Князя все еще пошатывало, его лицо исказила гримаса боли.

И я его понимал, меня самого жгли чистой магией Жаросветовы, так что я помнил, что солярис-ожоги — одна из самых болезненных вещей в мире в принципе.

— Помоги Его Высочеству идти, — приказал я Тае, а потом продолжил свой путь к кургану.

Внутри домика, сложенного из круглых камней, было как будто еще холоднее, чем снаружи.

Я зажег свою ауру, свет моей магии осветил стены, заросшие какой-то гадостью — чем-то вроде бурых соплей.