Зовите меня Клах (Академики)
Шрифт:
Холодильник в доме оказался холостяцкий: на упаковку пива и тарелку бутербродов. И морозилка размером с пачку пельменей. Мои закупки туда, естественно, не поместились. И так пришлось к дверце гирю придвинуть, чтобы не открывалась. Остатки продуктов (ну-ну, три четверти от общего объема - "остатки") горой лежали на барной стойке, отделявшей в гостиной комнате флигеля "кухонную зону".
Я сидел на табурете, перебирая пальцами веточки кинзы и розмарина. Есть, а тем более готовить не хотелось: аппетит потерялся где-то по дороге. Раздражало все. И отсутствие нормального холодильника. И отсутствие нормального стола. И необходимость срочно идти в душ: отмывать от чужого пота чужое тело. И весь этот нафик мне не сдавшийся чужой мир! При этом я понимал... чувствовал,
Я соскребся с табурета, нашел в кухонном шкафу стеклянную миску, воткнул в нее зелень и налил воду. Получилось красиво. Не хуже, чем в каком-нибудь кулинарном шоу "Джейми Рамзи". Потом я разделся и, собрав в охапку одежду, пошлепал в ванную. Стирку сегодня затевать не буду - чистое еще есть. Просто приму душ и спать. Завтра на работу... Ага, вот так, без лишних воплей и истерик, продумывая жизнь лишь на пару секунд вперед, как шахматист-новичок, который видит только следующий ход. Мне бы еще его азарт и желание играть...
На следующее утро я, заметно хромая, вошел в лабораторию.
– Доброе утрое, - приветствовал Марту, зачем-то стоявшую сразу за дверями.
– Доброе-доброе, - подозрительно прищурилась начальница и демонстративно перевела взгляд с моей хромой ноги на побитую физиономию.
Не знаю, что она там подумала, но вряд ли что-то хорошее.
– Гантелю на ногу уронил. Зарядку делал и... вот, - я развел руками, испытывая легкий стыд из-за глупой мелкой лжи, но не рассказывать же как, проснувшись от голода среди ночи, полез в холодильник, совершенно позабыв о гире, подпиравшей дверцу. Потом-то, прыгая на здоровой ноге, конечно, вспомнил... и гирю, и мать ее...
– Перелома нет?
– поинтересовалась Марта таким тоном, что мне очень захотелось ответить: "Есть. Со смещением и раздроблением."
– Ушиб небольшой, - признался я с невольной извиняющейся улыбкой, и Марта вздохнула с видом: "Ничего толком сделать не могут."
Мы обменялись еще несколькими репликами о посещении травмпункта и прочих вещах, которые обычно говорят в таких ситуациях, и Марта, наконец, оставила меня в покое.
Нет мудрее и прекрасней средства от тревог, чем тупая монотонная работа. С маленьким уточнением: каждое действие должно давать видимый и ощутимый, пусть крохотный, результат. Вот почему дети так любят заколачивать гвозди в дощечки или стучать в барабан? Тупо, монотонно, часами... Да потому что каждый удар по барабану рождает звук, а каждый удар по шляпке гвоздя заставляет тот хоть чуть-чуть, но проникнуть в такую твердую деревяшку, которую и ногтем не сразу проковыряешь. Каждое действие дает видимый результат. В результате каждого действия ты победитель. Совсем чуть-чуть, но победитель. Это важно - почувствовать себя "хоть чуть-чуть, но победителем".
Подобными размышлениями я развлекал себя, наводя порядок в слесарке. Правильный порядок. А не тот, который был. Да, с виду все замечательно: на полу ни соринки, на полках ни пылинки, на верстаках - вообще ничего, словно никто сто лет не работал. Однако стоило открыть шкафы... Вот еще чуть-чуть и, как в кино, меня бы погребло ворохом барахла, туда утрамбованного. Провода, железки, обломки корпусов, болтики-гаечки в разнокалиберных емкостях, какие-то электронные платы, автоматы, релюшки, пускатели (почти все ломаное-горелое)... Не передать, как меня такое бесит. Были бы подчиненные, они бы у меня... Увы, подчиненные со мной не перенеслись, пришлось заняться наведением порядка лично. Было, конечно, желание уподобиться Гераклу и тупо выкинуть все в мульду с мусором... (Если помните, сей буйный грек, подрядившись очистить Авгиевы конюшни, просто изменил русло реки, направив в строения поток воды. Представляете, какой ремонт пришлось делать Авгию после эдакой клининговой услуги? Наверное, дешевле было новые конюшни отстроить.) В общем, сдержал я порывы своей прекрасной души, и принялся аккуратно разгребать завалы и залежи, сортируя и дефектуя. Болтики к болтикам, гаечки к гаечкам, проводочки (которые подлиннее) к проводочкам. Отдельно складывал целые на вид электронные платы и блоки. И совсем отдельно, невзирая на состояние - разные неопознанные приборы и фиговинки, коих оказалось приличное количество. Провозился часа три, вежливо отказываясь от предложений Марты (3 раза) и Златы (2) попить чай или просто сделать перерыв. Наверно, зря отказывался. Надо было соглашаться и в застольном разговоре непременно пожаловаться, какое это трудное и неблагодарное занятие - наведение порядка. Как оно морально и физически выматывает, угнетает и вообще. Женщинам такие речи нравятся, потому что служат признанием и подтверждением их превосходства над нами, мужчинами. Точно говорю. Многократно испытано на себе и проверено на маме.
Совершив послед... крайний поход к мусорным бакам, зашел в туалет вымыть руки (ага, по самые уши) и с чувством глубокого удовлетворения и умиротворения вернулся в слесарку. Пани старший лаборант стояла в центре комнаты и словно прислушивалась к чему-то.
– Непонятно, - сказала Марта, увидев меня, - Вроде бы, ничего не изменилось, а как-то здесь по-другому стало.
Я согласно кивнул. Действительно, внешне все выглядело точно так же, как и утром, как и вчера, но пропала неприятная душноватая атмосфера заброшенности и ненужности.
– Марта, у меня вопрос.
– Слушаю, Кирил.
– Я насчет приборов, которые надо ремонтировать...
– Да, - встрепенулась начальница, - Пойдем.
Мы прошли в смежную комнату без окон, вдоль стен которой стояли высокие, под потолок, металлические стеллажи.
– Вот, - начальница подвела меня к полке, заставленной непонятными девайсами, размером с системный блок, только с рукояткой для переноски наверху.
Марта отжала стопоры и опустила боковую стенку. В центре получившегося столика, как в детской книжке с "объемными картинками", поднялся невысокий штырь с закрепленными на нем двумя квадратными сетками из разноцветных проводов. На лицевой панели девайса, спрятанной за боковой стенкой, я увидел четыре цифровых индикатора на восемь разрядов, несколько тумблеров, блок клавиатуры, как на калькуляторе...
– Оборван, - растерянно произнесла Марта и продемонстрировала мне нетолстый белый кабель с торчащими из него тонкими проводками, - Тут разъем, который подключают вот сюда, к рамкам... Оборвали...
– А... а это вообще что?
Марта удивленно посмотрела на меня. Я похолодел.
– А-а!
– чему-то обрадовалась начальница, - У вас в Варшаве, наверное, такого старья не было? Уже только с микроконтроллерами, да? А у нас вот. Все еще.
Что "вот"? Что "все еще"? Черт, Штирлиц никогда не был так близко к провалу!
– Я так вообще смотри, на чем училась!
– Марта увлекла меня в угол и указала на пяток приборов на нижней полке. При несомненном функциональном сходстве, выглядели оные аппараты... винтажно. Зализанные обводы, серая в темных пятнышках окраска, пузатенькие стрелочные приборы вместо цифровых индикаторов, многопозиционные переключатели с карболитовыми рукоятками "клювиком" и, главное, на столике не две убогие решетки, а сплетенный из проводов приплюснутый овоид, похожий на скелет глобуса.
Марта присела и нежно провела пальцами по скругленному ребру:
– У них и таймера никакого не было. Мы сверху песочные часы ставили... Знаешь, что такое "песочные часы"?
Я кивнул в полном когнитивном раздрае. Это сколько ж Марте лет получается? Девайс годов шестидесятых...
– У нас всего два таких было в лаборатории, - продолжила Марта, - Мы чуть не драку из-за этого устраивали. Жребий тянули, кому за ними контроль отрабатывать.
– Почему?
– Вам не говорили?