Зоя
Шрифт:
— Не укладывается в голове… Наши матросы… Не могу поверить. Ах, если бы Ники был здесь!..
— Он скоро приедет, Алике. Надо взять себя в руки… Как чувствуют себя дети?
— Все больны. Сначала я не смела, не решалась им сказать, но сейчас они все знают — нельзя было больше скрывать. Здесь граф Бенкендорф — он поклялся защищать нас. Вчера утром приехала баронесса Буксгевден. Вы останетесь, Евгения Петровна?
— Да, если это возможно. Возвращаться в Петроград сейчас нам нельзя. — И чуть было не добавила:
«Ни сейчас, ни потом». Она все же надеялась, что жизнь войдет в прежнее русло. Иначе и быть не может. Стоит только
— Мы поместим вас в Машиной комнате, хорошо?
А Зоя…
— Зоя будет со мной. Так, теперь чем я могу вам помочь, Алике?
Императрица благодарно улыбнулась при виде того, как старая графиня сбросила с плеч шубу и поддернула манжеты своего скромного платья.
— Отдохните с дороги. Зоя пока побудет с девочками — пусть поболтают в свое удовольствие.
— Я не устала, пойдемте, Алике, приведем остальных. — И с этой минуты Евгения Петровна стала деятельно ухаживать за больными — поить их с ложечки, обтирать влажными салфетками, перестилать постели.
Было уже около полуночи, когда наконец легли спать. Евгения Петровна скоро заснула, а Зоя, прислушиваясь к ее негромкому храпу, думала о том, что всего три недели назад она сидела в этой самой комнате с Машей, и та подарила ей флакончик ее любимых духов. Теперь все было разрушено, хотя никто из девочек еще не осознал этого. Да и она сама вряд ли понимает смысл происходящего — даже после всего того, что ей пришлось увидеть в Петрограде… А великие княжны больны и так бесконечно далеки от уличных беспорядков, от взбудораженных толп, от убийств и грабежей… Ей казалось, что у нее перед глазами навсегда останется объятый пламенем дом на Фонтанке и истекающий кровью Николай. И подумать только — прошло всего четыре дня… Зоя заснула, когда за окном уже брезжил рассвет. Она думала о том, скоро ли вернется государь, войдет ли жизнь в прежнюю колею, — и тут сон спутал ее мысли.
На следующий день к пятичасовому чаю приехал дядя царя, великий князь Павел, и сообщил, что Николай накануне отрекся от престола в пользу своего брата Михаила, который был просто ошеломлен свалившейся на него властью — он был совершенно не готов взять в свои руки бразды правления. Только Алике и доктор Федоров понимали, почему Николай не передал трон Российской империи сыну: хроническая и неизлечимая болезнь наследника держалась в тайне. Создано Временное правительство. Алике молча выслушала эти новости. Ей хотелось только одного — увидеться и поговорить с мужем.
Назавтра, когда царь приехал в Ставку, в Могилев, чтобы попрощаться с армией, этот разговор состоялся. Алике позвали к прямому проводу, когда она вместе с доктором Боткиным давала лекарство Анастасии.
Царица бросилась к аппарату, надеясь, что он скажет: все ложь, но первые же слова убедили ее, что все, к несчастью, правда, и все кончено — и жизнь, и мечты, и династия. Николай пообещал скоро приехать и, как всегда, с нежной заботой расспрашивал о здоровье детей.
В воскресенье в Царское Село из Петрограда приехал генерал Корнилов справиться о том, не нуждается ли Алике в чем-либо. Ее первая мысль была о раненых, за которыми она ухаживала в госпитале, и она попросила генерала помочь им продуктами и лекарствами. Она еще не привыкла к мысли, что это уже не «ее» раненые. Корнилов пообещал сделать все возможное, но
— Что я могу сделать для вас, Алике?
Царица, сохраняя свой величаво-горделивый вид, чуть качнула головой. «Ничего сделать нельзя», — ответили ее глаза.
— Спасибо, милая Евгения Петровна, — сказала она вслух. — Я хочу только одного — чтобы Ники вернулся. Мне вдруг стало страшно за детей.
Евгения чувствовала то же, но не хотела пугать императрицу.
— Мы все рядом с вами, — сказала она.
Эти «все» — горсточка верных друзей. А остальные бросили, предали, изменили. Тяжесть становилась непереносимой, но Алике знала: она должна сохранять твердость духа.
— Вам надо хоть немного отдохнуть, Алике. Ложитесь, поспите.
Царица обвела блуждающим взглядом розовато-лиловые стены спальни.
— Мне надо… Мне надо… Я должна сегодня ночью сжечь дневники… и письма… Низкие люди могут использовать их против Ники…
— Ах, что вы… — И сейчас же графиня поняла, что эти опасения далеко не беспочвенны. — Вы позволите мне побыть с вами? — Императрица выглядела такой измученной и одинокой.
— Нет… Я хочу остаться одна… Простите, графиня.
— Понимаю… — И Евгения Петровна тихо вышла из спальни.
Алике до самого утра сидела у камина, перечитывая свои дневники и письма и швыряя их в огонь одно за другим. Она сожгла все, включая письма от бабушки, королевы Виктории, все, кроме писем от Николая.
Двое суток после этого она мучилась, но уничтожить переписку с любимым мужем так и не смогла.
В среду приехал генерал Корнилов и попросил о разговоре наедине. Его провели в один из кабинетов царя на первом этаже; Александра, высокая, прямая, встретила его стоя и, не предлагая сесть, стараясь не обнаруживать потрясения, выслушала. Ее, детей, всех домочадцев и прислугу брали под домашний арест.
Она не могла поверить его словам, и тем не менее это было так. Близилась развязка, и надо было готовиться к ней. Генерал, подбирая слова, объяснил: каждый, кто пожелает, может остаться с бывшей царской фамилией, но тот, кто покинет Царское Село, назад уже допущен не будет. Алике потребовалась вся ее воля и выдержка, чтобы не показать, как она ошеломлена этим известием.
— А мой муж?
— Очевидно, завтра утром он будет здесь.
— И будет заключен под стражу? — Эти слова дались ей с неимоверным трудом, но она должна была знать все. Все, что ожидало их, все, к чему надо было быть готовыми. После всех слухов следовало быть благодарными уже и за то, что их пока не убили…
— Ваш муж будет находиться под домашним арестом.
— А потом? — мертвенно побледнев, спросила царица.
Но ответ не был таким ужасающим, как она ожидала. Она думала теперь только о муже и детях, об их жизни и безопасности. Она с радостью пожертвовала бы ради них собой.
— Потом Временное правительство намерено отправить вашу семью в Мурманск, — ответил Корнилов, с невольным восхищением глядя на это поразительное самообладание. — А оттуда на миноносце вас привезут в Англию к королю Георгу.