Зоя

Стил Даниэла

— Она очень больна, мадемуазель. Может не дожить до утра, — сокрушенно прошептал он.

— Но еще днем она прекрасно себя чувствовала!

Доктор, вероятно, ошибался. Бабушка не может умереть. Зоя знала, что не перенесет еще одну потерю. У нее на это просто не было сил.

— Я сделаю все, что в моих силах. Вызовите меня сразу же, если ей станет хуже. Мсье может заехать за мной. — Доктор сам недавно вернулся с фронта и выезжал на вызовы. Князь встретился с доктором глазами и утвердительно кивнул головой.

— Я останусь с вами, — предложил Зое князь.

Она кивнула. Она знала, что теперь может его не опасаться:

еще год назад князь сошелся с какой-то женщиной, и это привело его дочь в такую ярость, что она переехала в монастырь на Левом берегу.

— Благодарю вас, князь Владимир.

Зоя пошла налить бабушке чаю и застала ее почти без сознания. Лицо больной было бледным, тело всего за несколько часов словно бы ссохлось. Зоя вдруг осознала, насколько старушка похудела за последнее время. Это не было так заметно, когда она была одета, но сейчас, в постели, она выглядела крайне исхудавшей, и когда она открыла глаза, то с трудом узнала Зою.

— Это я, бабушка… шш… не разговаривайте.

Она попыталась напоить ее чаем, но Евгения Петровна только слабо отмахнулась, пробормотала что-то невнятное и заснула снова. И только на рассвете она зашевелилась и заговорила. Все это время Зоя сидела в кресле и, заметив, что старушка пришла в себя, нагнулась к ней поближе, чтобы расслышать ее слова.

Бабушка слабым движением руки подозвала ее к себе, Зоя склонилась над ней, дала глоток воды, чтобы смочить слипшиеся губы, и лекарство, которое оставил доктор. Видно было, что больной намного хуже.

— ..ты должна…

— Бабушка… не разговаривайте… не тратьте силы…

Старушка покачала головой. Ей необходимо было что-то сказать Зое.

— ..ты должна поблагодарить американца от моего имени… Скажи ему, что я очень благодарна ему… Я собиралась отплатить ему…

— За что?! — За что бабушка благодарна Клейтону?

За то, что он покинул их? За то, что бросил ее и вернулся в Нью-Йорк?

Но Евгения Петровна слабо махнула рукой в направлении крошечного столика в углу комнаты.

— Посмотри… в моем красном шарфе…

Зоя выдвинула ящик стола и вынула оттуда сверток.

Развернув его, она задохнулась от удивления. В шарфе было целое состояние. Зоя пересчитала: почти пять тысяч долларов.

— О боже… бабушка, когда он дал вам это? — Она решительно ничего не понимала. Зачем он это сделал?

— Он прислал их, когда уезжал… Я собиралась отослать деньги обратно… но я боялась… вдруг они потребуются тебе… Я знала, что он хотел как лучше…

Мы вернем долг, когда сможем… — Графиня шарила рукой за кроватью, явно что-то искала, и Зоя видела, что старушка начинает нервничать, она боялась, что ей станет еще хуже.

— Бабушка, успокойтесь… пожалуйста… — Зоя все еще не могла прийти в себя от того богатства, которое оставил им Клейтон. Это был широкий жест, но она снова рассердилась на него. Им не нужна его благотворительность. Слишком дешево он решил откупиться от них…

И тут она увидела старый шерстяной шарф, который бабушка держала в дрожащих руках, достав его, вероятно, из-под подушки. Это был шарф, который был на графине в тот день, когда они покинули Санкт-Петербург, она его прекрасно помнила. И вот теперь бабушка протягивала ей этот шарф с легкой улыбкой на бледных губах.

— Николай… — с трудом проговорила она, и слезы навернулись ей на глаза, — ..ты должна сохранить его, Зоя… хорошенько

спрячь его… когда совсем ничего не останется, продай его… но только когда совсем не будет выхода… не раньше… больше ничего не осталось.

— А папин портсигар и то, что Николай?.. — попыталась было спросить Зоя, но старушка покачала головой.

— ..Я продала их год назад… у нас не было выбора…

Но для Зои эти слова были как нож в сердце. Теперь у них ничего не осталось: ни безделушек, ни сувениров, только воспоминания да этот старенький шарф, что сейчас держала в руках бабушка. Зоя осторожно взяла у нее из рук шарф и развернула его на кровати, и тут… у нее перехватило дыхание… внутри было пасхальное яйцо, которое Ники подарил Алике, когда Зое было семь лет… Оно было поистине великолепно, шедевр Фаберже, изумительное произведение искусства. Само пасхальное яйцо было из бледно-лиловой эмали с прожилками бриллиантов, изящно обрамлявшими эмаль, и крошечной пружинкой, при нажатии которой яйцо раскрывалось и появлялся миниатюрный золотой лебедь, плывущий по озеру из аквамарина и издававший нежный звук от нажатия рычажка, находившегося у него под крылом. Лебедь расправлял свои крошечные золотые крылья и двигался по ее ладони.

— Сохрани его, оно прекрасно… — прошептала бабушка и закрыла глаза. Зоя осторожно завернула драгоценность в шарф, а затем тихонько взяла бабушку за руку.

— Бабушка… — Евгения Петровна снова открыла глаза и умиротворенно улыбнулась. — Останься со мной… пожалуйста, не уходи… — Она чувствовала, что старушке стало легче, дыхание стало ровнее.

— Будь хорошей девочкой, Зоя… Я всегда так гордилась тобой… — Она снова улыбнулась, а Зоя заплакала.

— Нет. Пожалуйста, бабушка… — Это были слова прощания, и Зоя не могла позволить ей умереть. — Не оставляй меня одну, бабушка… пожалуйста… — Но графиня только улыбнулась и закрыла глаза. Она сделала последний подарок внучке, которую так любила, которую спасла от смерти, которой дала новую жизнь… Но теперь все кончилось.

— Бабушка… — прошептала Зоя в отчаянии, но Евгения Петровна больше не открывала глаз. Она упокоилась с миром. Ушла со всеми остальными. Евгения Петровна Юсупова вернулась домой.

Глава 26

Евгению Петровну похоронили на русском кладбище под Парижем. Зоя молча стояла у свежей могилы рядом с князем Владимиром и несколькими русскими, знавшими ее. Впрочем, Евгения Петровна не была близка ни с кем из них. В Париже она почти все свое время проводила с Зоей, и у нее не хватало терпения выслушивать жалобы и горестные воспоминания других эмигрантов. Графиню занимали сегодняшние заботы, а не бессмысленные сожаления о прошлом.

Она умерла 6 января 1919 года в крошечной квартирке в тот же день, когда во сне умер Теодор Рузвельт.

В один из январских дней 1919 года Зоя сидела, глядя в окно и поглаживая Саву. Было невозможно без конца думать о жизни бабушки. Она все еще не могла опомниться от оставленного бабушкой подарка — царского пасхального яйца работы Фаберже, которое старушка прятала почти два года, и от денег, которые ей передал перед отъездом Клейтон. Этих денег ей хватит на целый год, если их не транжирить, и впервые за эти годы у нее сейчас не возникало желания танцевать на сцене. Ей вообще не хотелось видеть кого-либо из труппы. Не хотелось ничего предпринимать.