Зуб кобры
Шрифт:
— Правда, отличная реклама для нас в масштабах всей Вселенной? — обратился ко мне Краснощекий, еще больше сверкая глазами.
— Да, — кивнул я и тут же спохватился: — Вы что же, впервые видите все это?
Насмешка в моем голосе заставила его смутиться.
— Нет, конечно, нет… — виновато произнес он. — Но всякий раз, когда я вижу это, меня охватывает гордость… Вы будете смеяться, но еще в детстве, по вечерам, когда родители уже ложились спать, я, втайне от них, выбирался из дома в наш сад (у нас был замечательный сад в предместье южной столицы Линь-Шуй), ложился там на траву и подолгу смотрел
Он тяжело вздохнул и с грустью посмотрел в иллюминатор.
— Но годы идут слишком быстро, и звезды отодвигаются все дальше и дальше, в недоступные для нас глубины. Теперь мне уже почти шестьдесят, и я уже, конечно же, не гожусь в герои! А жаль. Почему-то всегда возможность осуществить свою мечту приходит слишком поздно, когда ты уже стар и болен и у тебя семья и тысячи других забот. Правительство сейчас готовится к освоению новых миров, но мне уже никогда не ступить на неизведанные земли ногой первопроходца… — Он снова вздохнул.
Я внимательно посмотрел на него. Мне, жителю Земли, казались странными его рассуждения о старости и невозможности исполнить свою заветную мечту.
Срок жизни людей в Трудовом Братстве уже давно перевалил вековой рубеж — и это была еще далеко не старость! Люди, полные энергии, задора и безграничного вдохновения, были вольны воплощать любые свои мечтания, любые, самые сложные и опасные дела, которые могут принести неоценимую пользу обществу, вознести человечество на еще более высокую ступень процветания и могущества. Не было предела творческой мысли и дерзкому гению человека, ступившего уверенной ногой исследователя на звездную дорогу.
Сотни Академий Искусств, Научных Центров, музеев, Домов литературы и живописи ждали каждого жителя Земли в любом ее уголке; тысячи работ и дел на необъятных просторах нашей планеты и за ее пределами, в безграничном многообразии вселенских миров, требовавших творческого полета мысли или простого физического труда, ожидали любого, кто искал применения своим силам и знаниям. Понятия скука, одинокая и убогая старость, страх о будущем — своем и своих детей — давно канули в лету, уступив место радостной уверенности в своих силах, опиравшейся на могучую поддержку Трудового Братства в любом уголке Вселенной.
Я попытался представить своего соседа маленьким мальчиком — босоногим, загорелым, в шортах и майке, — тайком от родителей пробирающимся в свой сад, чтобы поглазеть на звездное небо — заветную мечту, которой так и не суждено было сбыться, — и не смог. Его последние слова насторожили меня, сбив ход мыслей. Сразу же припомнилась прочитанная мною фраза в журнале, в кабинете Громова: «… В настоящее время у Сообщества появились новые возможности проникновения в Глубокий космос, поддержанные нашими учеными…»
Нет, не беспричинны опасения Громова и не напрасен мой полет сквозь бездну пространства. Угроза действительно существует — угроза вполне реальная, если о ней говорит даже такой обыватель, как мой новый знакомый. Мне захотелось осторожно выведать у него, что он еще знает о планах правительства, но вместо этого я меланхолически заметил:
— Да, и я тоже когда-то мечтал о звездах, но все обернулось для меня иначе…
— О! — воскликнул Краснощекий. — Вы еще совсем молодой человек! У вас еще все впереди. Нужно только захотеть приблизить свою мечту. Мир скоро совсем изменится, поверьте мне… Не знаю, к лучшему ли это? Но перемены неизбежно грядут, хотим мы того или нет. Для кого-то это будет потерей всего, а кто-то, наверное, обретет свое счастье, поймает свою жар-птицу… Дай-то бог! — сокрушенно качая головой, он замолчал.
Жужжание фильтров на иллюминаторах стало мешать разговору. Разраставшееся багровое светило бросало в пространство огненные стрелы, достигавшие планеты и тонувшие в ее атмосфере блеклой розоватой зарей.
— Вообще-то, — снова заговорил мой сосед, — я не столь часто покидаю Гивею, как вы, например. У вас ведь это связано с вашей работой, а я всего лишь мелкий торговец, «археологический реликт» для наших соседей с Земли!
Я внимательно посмотрел на него. В его словах послышались нотки уважения ко мне, как к представителю крупной торговой компании, что, видимо, считалось у них весьма престижным и почетным. Неожиданно я вспомнил, что не знаю его имени. Шутливое прозвище, мысленно данное ему мной, явно не подходило для человека его возраста, считавшегося на Земле зрелым и уважаемым.
— Послушайте! Мы летим с вами уже добрых десять часов и до сих пор не знаем, как друг друга зовут!
— Неужели? — изумился Краснощекий. — Мне казалось, что мы познакомились?.. Нет? Извините! — спохватился он, протягивая мне руку. — Меня зовут Уко Уллоу.
— Миран Бедаро, — представился я.
— О! — уважительно протянул он. — Звучит замечательно! Сразу чувствуется благородство и древняя кровь.
— Пустое! — отмахнулся я.
Ветер гнал по степи клубы пыли, застилавшие горизонт, трепетавший в мареве жарких испарений, поднимавшихся от раскаленной почвы.
Рыжий цвет по краям небосвода переходил в золотисто-бурый. С запада плыли низкие грязно-синие тучи. Заливавший все вокруг красный свет резал глаза, но довольно скоро я привык к нему, хотя ощущение, что смотришь на мир через цветное стекло, не исчезло.
Кожа людей казалась в этом свете бронзовой с глубоким фиолетовым оттенком. Листва деревьев была словно отлита из меди, а пустынные пески вокруг Космопорта, где приземлился наш ракетоплан, приобрели сверкающий жемчужный оттенок.
Посадочная площадка напоминала шахматную доску, исчерченную вдоль и поперек бело-голубыми квадратами разделительных знаков.
Едва спустили трап, как пассажиры, не слушая просьб пилотов и стюардессы соблюдать порядок и очередность при высадке, устремились к выходу, толкая и пиная друг друга, сдержанно ругаясь при этом. Кто-то еще стаскивал с полок свои чемоданы и сумки, а в это время самые проворные и напористые уже спускались по трапу, ужасно гордые собой, и довольно улыбались.
Я взглянул на Краснощекого, и мы улыбнулись, как старые друзья, понимающие друг друга без слов. Он тоже следил за толкавшимися пассажирами, но если для него, по-видимому, это было вполне знакомым и привычным зрелищем, то я смотрел на всю эту дикость с немалым удивлением, хотя и не выдавал своих чувств.