Зубочистка для людоеда
Шрифт:
Салли закурила, глубоко затянулась. Он просил ее прийти за ним. Он хотел, чтобы именно она сняла сюжет для своей программы. Потому что она всегда была к нему справедлива, так справедлива, словно знала, почему совершал он все то, что совершал. Все правильно.
— И вы купились? — спросил я.
Она выпустила дым через ноздри и, дунув, тотчас разогнала голубоватое облачко. Палец нажал на клавишу, и ровный, холодный голос смолк на полуслове.
— Не знаю, — она прикусила губу. — Кое-чему поверила. Наверно. Я думаю, он сам не во все верит.
— Вы считаете, он хочет
— Да, — сказала она, и вряд ли за всю жизнь произносила она что-либо убежденней. — Сдаться. В глубине души он мечтает об этом.
— Ну, так что вас смущает? — спросил я, уловив сомнение в ее последних словах.
— Он хочет, чтобы и вы при этом были.
— Да я ему глотку зубами перерву.
Она окинула меня спокойным взглядом, спокойно-оценивающим — у женщин я его не переношу. Потом раздавила сигарету в пепельнице, побарабанила по ней пальцами и сказала:
— Не кажется ли вам, что для подобных деклараций сегодня слишком жарко?
— Может быть, может быть, — согласился я, потом полез в ящик стола и извлек оттуда последнюю по времени бутылку джина, Я купил ее еще до встречи с Фальконе, но уровень пока не переполз ниже этикетки. Я предложил Салли совместными усилиями исправить это упущение. Она приняла мое предложение.
— Льда нет, — предупредил я. — Не держим.
— Обойдусь. Вермут хорош сухой, а джин — мокрый.
Мы чокнулись. Уровень жидкости понизился, уровень взаимной приязни возрос. Мало что так способствует оживленной беседе, как общая опасность: пули, припасенные для нас Шефом, лежат рядышком. Салли вновь включила запись. Шеф сообщил, что мое обвинение открыло ему глаза на себя. Он раскаивается. Начать каяться он желает на крыше такого-то дома в Куинсе — сегодня вечером. Но — никаких полицейских. Если на месте встречи он заметит еще кого-нибудь, кроме нас двоих, то нам его не видать, он не покажется. Да, он знал, как поступать, если события развернутся не по его сценарию, и был так добр, что предупреждал нас об этом.
Мы отмотали назад и выпили еще, трезвея с каждым глотком. «Пожалуйста, обойдитесь без полиции. Приходите вдвоем. Я сдамся вам. Даю честное слово. Прошу вас, Салли, приведите мистера Хейджи. Все будет хорошо, я обещаю. Пожалуйста, Салли, сделайте это».
Отлично это было разыграно. И виноватость, и невинность, и льстивость — все в правильных пропорциях. Салли засмеялась. На этот раз я устремил на нее недоуменно-оценивающий взгляд. Должно быть, женщинам это нравится не больше, чем нам, и она принялась объяснять:
— Нет, я просто подумала, как будет забавно, когда мы вскарабкаемся на крышу, а он сделает из нас сито. Или просто взорвет какое-нибудь устройство, так что от нас останутся рожки да ножки.
— Но зато какая получится «картинка», а?
Салли от смеха поперхнулась, и джин пошел у нес носом, что было странно для такой трезвой журналистки. Я улыбнулся ей.
— Вы очень смешной, — констатировала она.
— Да, я всегда испытываю прилив остроумия перед тем, как подставить лоб под пули какого-нибудь психа.
Допив стакан и утерев рассопливившийся от джина носик, она спросила:
— И все на этом?
— Нет, отчего
— Разумеется, хочу. Женщина, которая для вящей славы десятичасового выпуска новостей рискует быть изрешеченной пулями или разорванной в клочья, заслуживает, чтобы ее перед этим трахнули как следует.
— Это я вам обещаю.
— Ну и прекрасно. Только поедемте ко мне, — и, предваряя мой вопрос, сказала: — Да-да, в каждой комнате — кондиционеры.
Обрадовавшись перспективе сменить свою душегубку на прохладу ее квартиры — роскошной, без сомнения, — я швырнул опустевшую бутылку в корзину и начал подтягивать галстук. Она остановила меня:
— Не мучайтесь. Он вам вряд ли понадобится.
Я поймал ее на слове, развязал влажный от пота узел и швырнул галстук в средний ящик стола. После этого из правого нижнего достал плечевую кобуру и два пистолета. За эти годы через мои руки прошло множество незарегистрированных стволов. Часть из них я приберег для особого случая. Кажется, таковой представлялся.
Пока я прилаживал свою сбрую, Салли проворковала:
— О-о, какой арсенал... Думаете, понадобится?
— Как знать, как знать...
Она засмеялась. Я тоже. Но уже запирая дверь, вдруг задумался, не по разным ли поводам мы смеемся. Я поделился с нею своими сомнениями, собираясь провести время приятно к с толком.
В назначенное время — к девяти часам — мы с Салли вошли в дом по указанному Шефом адресу. Он предупредил, что звонить не надо — дверь будет незаперта. Так оно и было. На лифте мы поднялись на последний этаж, вышли, настороженно озираясь, — каждый из нас заметил, что другой затаил дыхание.
— Не слишком ли много предосторожностей? — спросила Салли.
— В самый раз.
Коридор был ярко освещен; двери, похоже, крепко заперты, Я достал прихваченный из машины фонарик и показал на дверь, которая вела на лестницу.
— Пошли. Или, может, ты пойдешь первая: у нас ведь равноправие.
Она опять метнула на меня тот самый взгляд, я ухмыльнулся и шагнул на ступеньку. Прошло уже несколько часов, как мы вышли из моего офиса. Давно выветрился джин. Частью — выветрился, частью вышел потом, пока мы с мисс Бреннер, вцепившись друг в друга, катались по простыням бескрайней кровати, пачкая их кровью, спермой и прочими сокровенными выделениями. От кондиционера проку было мало: нас все равно пробивала нервная испарина, и мы упорно слизывали друг с друга эти бисерные росинки, но потом, устав, махнули на них рукой.
А теперь мы добрались до железной двери на чердак. Я обернулся: улыбка Салли была налицо, но вот зубы сцеплены были, пожалуй, слишком плотно, что портило эффект. Но ведь она могла совершенно спокойно вести репортаж, оставаясь внизу, в машине. Желание уничтожить маньяка заставляло ее выполнить его требования и вот сейчас лезть со мной на крышу, ввязываясь в самое опасное предприятие в своей жизни. Отважная дамочка, ничего не скажешь, кишка, фигурально выражаясь, — не тонка. Оставалось еще уповать, что в самый ответственный момент эта кишка и все прочие не заработают самопроизвольно...