Званый вечер у Беллы Флис
Шрифт:
— Неужто это вы звонили? — спросил он.
— Я, а кто ж еще?
— А я вот с серебром вожусь.
— Райли, — сказала Белла в несколько приподнятом тоне, — я намерена дать бал на рождество.
— Да ну! — произнес дворецкий. — Что это вам захотелось потанцевать, в ваши-то годы?
Но когда Белла в общих чертах изложила свой план, в глазах Райли блеснуло одобрение.
— Такого бала не было у нас в округе лет двадцать пять. Он обойдется в целое состояние.
— Он обойдется в тысячу фунтов, — гордо ответила Белла.
Подготовка велась, разумеется, на широкую ногу. В деревне наняли семь новых слуг и поручили им выбить пыль, навести повсюду порядок и чистоту, вычистить мебель и вытряхнуть ковры. Их трудолюбие породило новые проблемы: давно пересохшая гипсовая
Белла работала без устали: она сновала между гостиной и залом, семенила по длинной галерее и вверх по лестнице, вразумляя нанятых слуг, помогая передвигать легкую мебель, а когда наступило нужное время, заскользила по гостиной, стирая мыльным камнем жирные пятна с половиц красного дерева. Она вытащила серебро из сундуков в мезонине, обнаружила давно забытые фарфоровые сервизы, спустилась с Райли в подвалы, чтобы подсчитать немногочисленные бутылки теперь уже выдохшегося и прокисшего шампанского. А по вечерам, когда измученные работники уходили, чтобы предаться своему незамысловатому отдыху, Белла листала поваренные книги и до глубокой ночи сравнивала прейскуранты конкурирующих гастрономических магазинов, сочиняла длинные и подробные письма к антрепренерам, ведающим оркестрами, и, что было самым главным, составляла список гостей, вписывая их имена в пригласительные билеты, лежавшие высокими стопками на ее секретере.
В Ирландии с расстоянием не считаются. Люди охотно едут три часа в автомобиле, чтобы нанести послеобеденный визит, а уж ради столь замечательного бала никакое путешествие не покажется слишком долгим. Белла с трудом составила свой список, пользуясь справочниками, более свежими сведениями Райли о светских делах и собственной внезапно ожившей памятью. С наслаждением переписывала она твердым детским почерком имена приглашенных на карточки, а адреса — на конверты. Эта работа заняла у нее несколько долгих вечеров. Многие из тех, чьи имена были написаны на конвертах, давно умерли или были прикованы к постели, другие, кого она видела еще детьми, дотянули до преклонных лет в отдаленных уголках земного шара. От многих домов, куда она намеревалась послать приглашения, сгоревших во время беспорядков и так и не восстановленных, остались лишь почерневшие каркасы, в других, как говорилось, «никто не живет, одни только фермеры». Наконец, еле уложившись в срок, она написала адрес на последнем конверте. Последняя марка приклеена, и она, позже чем обычно, встала из-за стола. Руки и ноги у нее затекли, в глазах роились блестящие точки, язык был покрыт клеем почтового ведомства Ирландского свободного государства. Она ощущала легкое головокружение, но в этот раз заперла стол с чувством, что самая ответственная часть работы по приему гостей завершена. Из списка было сделано несколько примечательных и обдуманных изъятий.
— Что это за слухи о званом вечере у Беллы? — спросила леди Гордон у леди Моксток. — Я приглашения не получала.
— Я тоже. Надеюсь, старушенция не забыла обо мне. Я непременно пойду. Никогда не бывала у нее в доме. Думаю, там есть милые вещицы.
С истинно английской сдержанностью леди, муж которой арендовал Мок-Холл, сделала вид, что ничего не знает о предстоящем в Флистауне званом вечере.
В оставшиеся до события дни Белла сосредоточила внимание на своей внешности. Последние годы она почти не обновляла гардероба, а дублинский портной, клиенткой которого она была в прежние времена, закрыл свою мастерскую. Минуту-другую она тешилась бредовой мыслью отправиться в Лондон, а может, и в Париж, и лишь недостаток времени заставил ее от этого отказаться. В конце концов она обнаружила подходящий магазин и купила там ослепительное платье из малинового атласа, а в придачу длинные белые перчатки и атласные туфли. Среди своих драгоценностей она, увы! не нашла диадемы, но зато откопала множество блестящих, не отличимых друг от друга викторианских колец, несколько цепочек и медальонов, жемчужные броши, бирюзовые серьги и гранатовое ожерелье. Из Дублина она вызвала парикмахера.
В день бала она проснулась рано, ее слегка лихорадило от нервного возбуждения. Пока к ней не зашли, она ворочалась в кровати с боку на бок, неустанно обдумывая каждую деталь подготовки к празднику. До полудня она была поглощена тем, что наблюдала, как расставляют канделябры с сотнями свечей и вешают три огромных люстры из уотерфордского хрусталя в танцевальном зале и в комнате для ужина; она следила, как на столах раскладывают серебро, расставляют бокалы и рюмки, а около буфета водружают массивные ведерки со льдом; она помогла украсить лестницу и залу хризантемами. Белла даже не позавтракала в тот день, хотя Райли соблазнял ее кусочками деликатесов, уже полученных от поставщика. Она почувствовала слабость и прилегла, но вскоре вскочила, чтобы собственными руками пришить пуговицы с гербами и ливреям временно нанятых слуг.
Гости были приглашены к восьми. Белла беспокоилась, не слишком ли это рано, она слышала, что званые вечера начинаются теперь позднее, но вторая половина дня тянулась столь невыносимо медленно, что она, когда густые сумерки уже окутывали дом, порадовалась, что сократила это изнуряющее ожидание.
В шесть часов она поднялась наверх, чтобы одеться. Парикмахер с саквояжем, полным щипцов и расчесок, уже ждал ее. Он расчесал и завил ей волосы, взбил их и вообще возился с ними, пока они не легли надлежащим образом и не стали выглядеть гораздо пышнее, чем обычно. Она надела все свои драгоценности и, стоя у себя в комнате перед большим вертящимся зеркалом, даже рот открыла от изумления. Потом она заковыляла вниз по лестнице.
В сиянии свечей дом был великолепен. Все было на месте — оркестр, двенадцать наемных лакеев, Райли в бриджах и черных шелковых чулках.
Пробило восемь. Белла ждала. Никто не пришел.
На верхней площадке лестницы она опустилась на позолоченный стул, вперив взгляд тусклых голубых глаз в пустоту. Лакеи понимающе перемигивались друг с другом в зале, гардеробе и гостиной. «И чего эта старушка ждет? Все равно до десяти никто не закончит обеда».
Слуги, с фонарями встречавшие гостей на улице, постукивали ногой о ногу и растирали замерзшие руки.
В половине первого Белла поднялась со стула. На ее лице нельзя было прочесть, о чем она думает.
— Райли, я, пожалуй, поужинаю. Мне что-то не по себе.
Прихрамывая, она медленно двинулась к столовой.
— Дайте мне фаршированной куропатки и вина. Велите оркестру играть.
По дому понеслись звуки вальса «Голубой Дунай». Белла одобрительно улыбалась и покачивала головой в такт музыке.
— Райли, я и впрямь ужасно голодна, ведь я весь день ничего не ела. Дайте мне еще куропатки и шампанского.
Райли подавал роскошный ужин своей госпоже, одиноко сидевшей в окружении свечей и наемных лакеев. Она смаковала каждый кусочек. Наконец она встала из-за стола.
— Наверное, произошла какая-то ошибка. Видимо, никто не придет. Какая досада — после всех наших хлопот! Скажите музыкантам, чтобы шли домой.
Но как раз когда она выходила из столовой, в холле поднялась суета. Появились гости. С неистовой решимостью Белла рванулась вверх по лестнице. Во что бы то ни стало, она доберется до верхней площадки раньше, чем доложат о приходе гостей. Одна рука на перилах, вторая опирается на палку, сердце выскакивает из груди, вверх, вверх, через две ступеньки! И вот она стоит на верхней площадке, повернувшись лицом к гостям. Перед глазами плывет туман, в ушах звенит. Она с трудом перевела дыхание, но все-таки смутно различила, как появились четыре фигуры, увидела, как их встречает Райли, и услышала, как он докладывает: