Звени, монета, звени
Шрифт:
Круто развернувшись, мучитель идет к двери, но на пороге неожиданно останавливается и оборачивается:
– К сожалению, увидеть мой триумф своими глазами вам не суждено, но обещаю: мы будем видеться весьма часто, и я обо всём вам расскажу.
Несколько мгновений он смотрит на пленников, потом переводит взгляд на свой стол и, с легким неодобрением покачав головой, прищелкивает пальцами. Исписанный листок охватывает слепящее белое пламя, которое, моментально погаснув, оставляет на столешнице лишь малую горстку пепла…
Западный Предел
…Ночь накрывает плащом Бруг-на-Сиур и Ардкерр, дворец Ард-Ри Западного Предела. Черным плащом, расшитым искрами звезд, над которым
И сторожить преступницу.
На тех же самых местах, где сморил их странный сон, вповалку, даже не выпустив из рук оружия, спят стражи Ардкерра. Спят и не видят, как медленно скользит в пазах на воротах крепости тяжелый дубовый брус толщиной с предплечье могучего бойца. Скользит и падает на землю. Как медленно, со скрипом петель, распахиваются ворота – сначала на треть, потом наполовину и, наконец, настежь. Как в их проеме показывается одинокая человеческая фигура.
Мужчина – а когда человек попадает в полосу лунного света, отчетливо видно, что это мужчина, – с удовлетворением смотрит на спящих у ворот стражей, чуть кивает и идет через залитый луной двор. За его спиной слышатся тупые звуки ударов и придушенные хрипы: воинов, всё так же объятых сном, начинает с нечеловеческой силой и точностью поражать невидимое оружие, но он не оглядывается и идет вперед. Идет мимо длинных домов воинов, мимо хозяйственных построек и конюшен, дальше и дальше. Идет и не оставляет следов.
Наконец, мужчина останавливается у покоев Ард-Ри. Прищурившись, смотрит на них и заходит внутрь.
Возвращается он не один. За руку он ведет молодую женщину. Она могла бы показаться красавицей, если бы не широко раскрытые, остекленевшие глаза, да странные и неестественные движения, словно мышцы и сухожилия человеческого тела сокращаются и распрямляются против воли хозяина. Так движется марионетка в руках не слишком искусного кукловода – резко, рывками.
– Ты славно послужила мне, Ниам, – говорит мужчина, хотя знает, что женщина не может ему ответить. – Но твоя служба еще не окончена. Ты так похожа на свою сводную сестру: и обликом, и голосом, и речами. Из тебя бы получилась достойная жена для верховного правителя. Разве виновата ты в том, что, хотя у вас с Этайн один отец, твоя мать не рождена от Ард-Ри? Разве это повод для того, чтобы всю жизнь быть лишь второй после нее? Я – твой шанс, Ниам. Сейчас я перенесу тебя далеко отсюда, и ты будешь спать дальше. Когда же ты проснешься, всё будет зависеть лишь от тебя самой. Как знать – может, ты еще займешь когда-нибудь подобающее тебе место…
Фигуры мужчины и женщины подергиваются рябью, словно отражение в воде, к которому коснулись ладонью, и исчезают. Через несколько мгновений появляется только мужчина.
Один.
– Итак, проснувшись завтра утром, красавица Ниам не вспомнит ничего лишнего, – удовлетворенно произносит он, – но и суть того, что я ей сказал, она не забудет. Зерна упали на подготовленную почву, и если в тот момент, когда лесные воины Увенчанного Рогами найдут ее, она не назовется Этайн, значит, я совсем ничего не понимаю в людях… А теперь настала пора навестить и ее драгоценную сестричку.
Обогнув покои с северной стороны, мужчина вновь останавливается. Тяжелая, окованная железом дверь преграждает путь в подземелье, прорытое прямо под Бруг-на-Сиур. Рядом, привалившись спинами к холму, спят четверо воинов. Мужчина плавно поднимает обе руки параллельно земле, ладонями вверх, и широкие железные полосы на двери начинают вспучиваться, выгибаться вперед змеями, вырывая из дерева толстые гвозди, потом лопаются одна за другой, как гнилые веревки. Дверь раскрывается, за ней – мрак и запах затхлой сырости. На ладони мужчины вспыхивает огонек, и он начинает спускаться вниз. За его спиной вновь принимаются за свою жуткую работу призрачные клинки.
Спустя несколько минут мужчина возвращается. На плече он легко, как пушинку, несет еще одну женщину. Спящую, как и все в Ардкерре. Она очень похожа на первую, и будь обе не созданиями из плоти и крови, а статуями, любой бы сказал: у скульпторов, что их изваяли, был общий оригинал. Только если первая вышла из-под резца талантливого ученика, то над второй трудился мастер-виртуоз.
Брезгливо отдернув ногу от натекшей прямо на порог лужи крови, мужчина неожиданно бормочет: «Ах да. Чуть не забыл…». Он бережно укладывает свою ношу на землю, несколько мгновений копается в привешенном к поясу кошеле, а потом склоняется над одним из убитых – уже пожилым воином, длинные усы которого не скрывают шрам, давным-давно изуродовавший рот и левую щеку. Вложив в руку этого воина какой-то небольшой предмет, мужчина отступает на шаг назад и придирчиво рассматривает распростертое у его ног тело, затем резко хлопает в ладоши. Копье с длинным волнообразным наконечником, лежащее на земле подле одного из мертвых, внезапно приходит в движение и, описав в воздухе короткую дугу, с влажным хрустом пробивает грудь воина со шрамом, буквально пришпилив его к земле у самых ступеней, ведущих вниз. «Так-то лучше!» – удовлетворенно заключает мужчина и вновь поднимает так и не проснувшуюся женщину на руки. Не открывая глаз, она, задыхаясь, бормочет во сне: «Это ошибка, Коранн… Ошибка… Я же люблю тебя больше жизни, почему ты мне не веришь?…»
Неизвестно почему, но при этих словах мужчина останавливается.
– Бедная девочка, – произносит он. – Ты выбрала не того мужчину. Он не только с легкостью забыл о своей любви, но даже не смог подарить тебе ребенка, которого ты так хочешь. Как жаль, что ты мне не пара… Впрочем, от судьбы не уйти: ты понесешь от жителя благословенного Первого Предела и всё же станешь матерью. Пока ты не знаешь этого, но ребенок, которому суждено родиться от нашего союза, когда-нибудь встряхнет этот мир от вершин облаков до корней гор. Первый ребенок, рожденный в Первом Пределе за тысячу лет. И если всё пройдет, как я задумал, не последний…
Пятый Предел
Спальня поражает роскошью и изяществом. Кажется, будто в ней наяву воплотились самые смелые, самые неожиданные и изощренные мечты неведомого художника. Безупречный вкус и гармония чувствуются в любом, даже самом незначительном предмете.
На резном ложе, под расшитым изумительными золотыми цветами и листьями зеленым шелковым балдахином, спит прекрасная молодая женщина. Она почти обнажена, лишь тонкая рубашка, похожая на паутинное кружево, больше показывающая, нежели скрывающая, невесомо обтекает ее тело, туго натягиваясь на заметно округлившемся животе. Густые, медового цвета волосы женщины в беспорядке рассыпаны по подушке, на лбу выступила испарина.
– Коранн… – шепчут чувственные губы красавицы. – Коранн…
В спальню входит мужчина. В его руках резная чаша. Несколько мгновений он молча смотрит на спящую, словно любуясь ею. Но это не то восхищение, которое испытывает муж, глядящий на жену, и даже не то, с каким отец смотрит на дочь. Скорее такой взгляд уместен для художника, с удовлетворением созерцающего вышедший из-под его кисти портрет. Законная гордость мастера созданным им шедевром.
– Коранн… Коранн…
– Опять! – с досадой произносит мужчина и легонько трясет спящую женщину за плечо: – Этайн! Этайн, проснись!