Звенья одной цепи
Шрифт:
— Это кровь твоего отца. — сказал я парню, но сообразив, что он может меня не понять, продублировал фразу на английском: — This is your father’s blood.
Ацо снова впал в ступор. Он пробормотал:
— Ово је крв мог оца. Да… Ово је крв мог оца. (серб. Это кровь моего отца. Да… Это кровь моего отца.)
Я уж было подумал, что он снова впадёт в прострацию, но внезапно он обратился ко мне, и спокойным голосом сказал.:
— Можеш да причаш са мном на руском… Помало разумем.
Всё-таки наши языки родственные настолько, что я легко его понял.
—
Ацо раскрыл свою сумку, которую тоже не забыл прихватить из машины.
— Да имам. — он слегка помедлил и добавил. — Ест… Вот. Это мой панталоне… брука… бруки.
— Я понял. Брюки. А у нас панталоны — это то, что пожилые женщины носят вместо трусов.
Похоже, что Ацо тоже, как и я, понял только половину того, что я сказал. Видимо надо говорить короткими фразами без особо сложных слов.
Я разделся и пошёл мыться к ручью. Вода была чистая и очень холодная. Ручей наверняка брал своё начало где-то в горах. Я замёрз, но продолжал отмываться. Тем более я с детства, с того прошлого детства, знал, что именно холодная вода лучше всего отмывает кровь. Особенно, если кровь ещё свежая.
Я тёр своё лицо и никак не мог избавиться от ощущения испачканности. Даже собирался использовать для чистки кожи мелкий песок, но мена прервал тёзка.
— Довољно. Нема крви. — парень указал мне только на левое ухо. — Овде је још мало остало.
Уже не странно, что я его понял. Как по-сербски будет «спасибо» я уже знал.
— Хвала!
— Нема на чему.
Из одежды предложенной сербом, мне подошли брюки, а рубашку я выбрал сам. Когда я её надевал, то Ацо как-то не так на меня посмотрел.
— Это рубашка Мирко?
— Да. Ово је кошуља мог оца. (серб. Да. Это рубашка моего отца.)
— Ты не против, если я её надену?
— Не смета ми. Он би ти га сам дао. (серб. Я не против. Он бы сам тебе её отдал.)
Если был бы жив… — подумал я.
Свою испачканную одежду я подумал, да и забросил подальше в кусты.
— Смотри, Ацо! У тебя тоже рукав в крови.
Парнишка посмотрел на свою руку. Его правый рукав и правда был в крови. Ацо задумался, а потом снял с себя испачканную одежду и пошёл мыть руки в ручье.
Свою рубашку, рукав который запачкался в крови, парень сложил и собрался убрать в сумку.
— Зачем ты хочешь оставить грязную рубашку?
— Крв мог оца је на њему. (серб. На ней кровь моего отца.)
— Ты — кровь своего отца. Ты его наследник плоть от плоти. Его кровь в тебе. А потом будет и в твоих детях.
Ацо молча смотрел на меня. В его глазах снова собирались слёзы.
— Твой отец поручил мне позаботиться о тебе. И я сделаю так, чтобы его кровь была пролита недаром. Ты же хочешь вырасти и отомстить за его смерть?
— Даћу живот да пронађем и осветим се очевим убицама. (серб. Я свою жизнь отдам, чтобы найти и отомстить убийцам моего отца.)
— Я так и понял. — поддержал я его пламенную речь, хотя понял лишь общий смысл его готовности мстить…
Вообще-то наш с ним разговор напоминал попытку общения слепого с глухонемым… Немым…
Блин. А я ничего не упустил?
— Ацо! Ты заговорил? Как это произошло? Ты же с самого твоего детства не говорил ни слова?
— Не знам. Ни сам нисам разумео како се то догодило. Али чим сам видео мртвог оца… Речи су потекле из мене. У почетку је било чудно. А онда сам схватио да је мој отац дао живот да бих ја могао да говорим. (серб. Я не знаю. Я сам не понял, как это получилось. Но как только я увидел мёртвого отца… Слова сами из меня потекли. Сперва было странно. А после я понял, что отец отдал свою жизнь, чтобы я смог говорить.)
Полностью я опять его не понял. Стало понятно, что он сам не знает, как это с ним произошло. Наверное, шок от того, что на его глазах погиб отец, заставил его заговорить.
— А как так получилось, что ты сразу заговорил. Ты же раньше не говорил вовсе…
— Да. Разумем. Рекао сам то раније… Али овде, у мојој глави. И нико ме није чуо. И сада ме можеш чути. Мој отац би био задовољан са мном. (серб. Да. Я понял. Я и раньше говорил… Но здесь, в моей голове. И никто меня не слышал. А теперь ты меня слышишь. Отец был бы доволен мной.)
Ацо говорил медленно. Мне так было понятнее. Наверное, и мне стоит говорить помедленнее, чтобы он лучше меня понимал.
— Богомир мне сказал три слова. «Орлек», «Станко» и «Илич». А я не знаю, что это значит. Ты не знаешь?
Парнишка с горячностью ответил:
— Знам! Знам… Станко Илић је мој ујак. Он је брат мог оца. А живи у Орлеку. Ово је мало село. Близу италијанске границе. (серб. Я знаю! Знаю… Станко Илич — это мой родной дядя. Он брат моего отца. А живёт он в Орлеке. Это маленький поселок. Рядом с границей Италии.)
— Нам нужна карта местности. Или географический атлас.
— Имам карту Југославије. Ту је и мало Италије и Аустрије. (серб. У меня есть карта Югославии. Там есть и немного Италии с Австрией.)
— А ты запасливый, парень. — похвалил я его.
Мы раскрыли карту, и он мне сразу показал и Опатию, где мы были утром, и Орлек, куда нам надо. Осталось только понять, где мы сейчас. Ясно конечно, что где-то посредине. Хотя я так думаю, что ближе к Опатии, чем к Орлеку.
Однако нельзя упускать ещё и тот фактор, что Мирко ехал не по шоссе, стараясь держаться подальше от больших дорог. Может и зря он это делал. Или эти отморозки и там бы не постеснялись напасть на нас? Хрен его знает эти местные расклады…
А ещё у меня возникло множество вопросов, но уже не по проблемам спасения сербского парнишки…
Вот мне интересно, мой маршрут тоже пролегал через Орлек и родного брата Богомира по имени Станко? Или поездка к брату была вызвана лишь тем, что Мирко выследили исламские боевики? Тогда как мне пробираться дальше в сторону моего конечного пункта? Не пора ли уже попытаться связаться с… С кем? С Москвой? И что я им скажу? Сообщу, что операция по внедрению меня провалена…