Зверь из бездны
Шрифт:
— Не исключено. И если это действительно так — дела наши неважные. Остается уповать на то, что здесь все-таки нет жесткой зависимости. Хотя нам это не дано знать наверняка: можно обладать истиной и не подозревать, что это именно истина.
— Это точно, — согласился Стан. Он лег на спину, подложив руки под голову, и закрыл глаза. — Помню, опять же в юности, даже в детстве… Забредали мы с приятелями в лес, летом, деньков на пять-шесть — и никакой связи, с внешним миром. У нас это называлось «окунуться в природу». Воображали себя этакими «детьми Земли». Так вот, кто-то сказал, что в наших широтах можно увидеть комету — тогда какая-то комета проходила сравнительно недалеко. Зрелище довольно редкое. И вот вечером заберусь на пригорок и
— Что-то тебя на воспоминания детства потянуло, — сказал я, осматривая утренний небосвод. Нигде не было видно белой птицы…
— Просто к слову пришлось. Насчет истины.
— А представляешь, каково было тем, кто считал, что держит в руках истину, а потом выяснялось, что это вовсе не истина?
— Тут и представлять ничего не надо. — Стан открыл глаза и рассмеялся. — Нам-то с тобой такие ситуации хорошо известны, да? Но это еще, наверное, не худший вариант. Вот если думаешь, что держишь в руках ложь, и отвергаешь ее, а потом кто-то более удачливый устанавливает, что это самая что ни на есть истинная истина…
— Да, обидно, если проморгаешь, — рассеянно отозвался я. Мне показалось, что в небе возникла едва заметная точка.
— Что, летит? — спросил Стан, уловив перемену в моем тоне.
— Не разберу. Взгляни вон туда.
Стан сел и, прикрывшись ладонью от солнца, посмотрел в том направлении, куда я показал.
— Да, что-то там такое есть, — неуверенно сказал он. — Что-то летит. Я бы тоже не отказался полетать. Как во сне… Обидно: плавать умеем, ползать умеем, а летать нет. По-моему, Создатель недоработал. Конечно, ангелы, серафимы шестикрылые, херувимы, но где они все теперь? И почему я не ангел? Несправедливо!
Я промолчал. Я просто не мог передать Стану испытанное мною небывалое ощущение полета. О таком бесполезно рассказывать — не испытавший не поймет. Так мы не можем понять океан или звезду. Так нас не может понять лежащий камень. Мы едины: и человек, и океан, и камень, и звезда — но очень разные в своем единстве.
— Это она! — уверенно заявил Стан. — Только не забывай, что она еще и химера.
Да, это была она, Ника… Встречающая… Белые крылья шелестели над нашими головами. Развевались золотистые волосы. Трепетало белое с золотом платье.
— Завидую… — пробормотал Стан. — Ей-Богу, завидую!
Ника сделала круг над островом. Затем другой… Третий… Она словно не решалась спускаться из поднебесья.
— Ника! — крикнул я, подняв руку.
Голос мой неожиданно гулко раскатился над островом и морем, словно я находился в огромном пустом зале. «Ника… Ника… Ника…» — откликнулось многократное эхо, которого здесь просто не могло быть. Но в инореальности действовали какие-то свои законы.
Белокрылая женщина-птица начала медленно снижаться и наконец опустилась на траву неподалеку от нас. И осталась стоять, повернув к нам прекрасное лицо мраморной статуи, ожившей по чьему-то страстному желанию. Стан вытянул из кармана квантер. Мой квантер остался лежать у бутафорских ворот, воздвигнутых в центре воронки, но он был мне не нужен — я не стал бы стрелять в красавицу-богиню, даже если бы она превратилась в химеру. Но я почему-то был твердо уверен, что время химер прошло.
— Спрячь квантер, — сказал я Стану и неуверенно направился к Нике; ноги ни с того ни с сего почти перестали слушаться меня.
Я бесконечно долго шел по бесконечно долгому пути, в конце которого застыла женская фигура с бледным лицом, и какое-то странное предчувствие все больше охватывало меня. Я пытался понять, в чем здесь дело, но не мог справиться с внезапным и, казалось бы, беспричинным волнением. Стихли все звуки, исчезло все вокруг, и остались только я — и она. Белое с золотом. Непонятный взгляд. И разделяющее нас пространство, поросшее травой, которое я все никак не мог преодолеть, хотя усердно переставлял подкашивающиеся ноги. Я не знал, идет ли за мной Стан, я ничего не знал и ни о чем не думал; я проталкивал себя сквозь прозрачный неподатливый воздух, а женская фигура не приближалась, словно находилась на недосягаемой черте горизонта.
И вдруг, подобно Стану, я почему-то вспомнил случай из собственной юности. Был такой период, когда мне нравилось в одиночку бродить по горам. Я покидал наш городок и забирался на горные склоны, где необычайно остро ощущалась отрешенность от мира и все школьные неприятности казались ничего не значащими пустяками. Да, там, в Альпах, я ощущал странное противоречивое чувство: чувство полной отдаленности от мира и в то же время — единения с миром, с небом, с космическими просторами, расплескавшимися по ту сторону альбатросских небес. Однажды, добравшись до полосы первых снеговых полей, я очутился в узкой горной долине между скалистых стен, покрытых льдом. Толстые ледяные сталагмиты поднимались со дна ложбин, углубленных в скалы. Там и тут я видел причудливые ледяные фигуры; они сверкали на солнце, нависшем над далекой вершиной. У скалы серебрился изумительный ледяной цветок — просто не верилось, что своим появлением он обязан не искусному мастеру, а охлажденной до кристаллического состояния воде, застывшей именно в такой форме по прихоти природы, без какого-либо замысла неведомого творца. И каково же было мое изумление, и каков же был мой восторг, когда, приблизившись, я обнаружил, что это вовсе не мертвый лед! Мне неслыханно повезло: я нашел звездный эдельвейс — горный цветок, который, как я знал, растет только на вершинах. Я думал, что вижу одно, а обнаружил совсем другое…
На следующий день я привел туда одноклассницу, самую лучшую в мире девчонку. Но звездный эдельвейс уже исчез: он вновь спрятался в расщелине до следующего своего цветения…
Почему этот случай вдруг вспомнился мне?..
Я брел, брел, брел сквозь пространство, не сводя глаз с крылатого изваяния, к которому вели все дороги всех миров.
И наконец — завершился мой путь. Я стоял лицом к лицу с Никой, златовласой крылатой богиней — и такими знакомыми были ее глаза… Я молча смотрел на нее, забыв все слова, которые хотел сказать… которые должен был сказать…
— Ты нашел меня, Лео, — тихо произнесла она. — Ты нашел меня.
Сквозь белый мрамор ее лица проступали другие черты, знакомые, любимые черты. Мрамор менял форму, мрамор оживал… и цветок, сотворенный кристаллами льда, превращался в настоящий живой цветок, в изумительный звездный эдельвейс…
— Славия… — сказал я. — Господи, Славия… Ты не ушла…
— Ты не дал мне уйти, Лео. Ты удержал меня здесь.
Если бы даже небо Преддверия обрушилось сейчас мне на голову, я не почувствовал бы этого. Не обратил бы внимания. Если бы земля под ногами стала небом, и море хлынуло в небо, я не заметил бы этого. Ничего бы я сейчас не заметил и не почувствовал. Ничего…
— Ты стала Встречающей, Славия? Ты возвращаешь… А сама… сама ты можешь вернуться?
Она тихо вздохнула:
— Я уже не Встречающая, Лео.
У нее не было крыльев. Она стояла напротив меня, нежная милая Славия… И вместо белого с золотом на ней было черное платье, то самое платье, в котором ее похоронили на Журавлиной Стае.
— Славия… Ты действительно в какой-то прежней жизни была крылатой? Ты помнишь, как Луна чуть не погубила Землю?
— Не знаю… Иногда, во сне…
— Славия…