Зверь на престоле, или правда о царстве Петра Великого
Шрифт:
«Давая в письме к Лажечникову от 3 ноября 1835 года высокую оценку наряду с «Последним Новиком» и второму роману Лажечникова — «Ледяной дом», Пушкин, однако, указывал, что «истина историческая в нем не соблюдена»» [56, с. 436].
Но вся эта являющаяся чистым плодом фантазии легенда о некоем величайшем в истории России «кормчем» вызывала скептическое отношение даже советского литературоведения:
«…крайне ослабляли, ограничивали… историзм «Последнего Новика» эстетические взглядыего автора» [56, с. 436].
И
Но что собою означают эти самые эстетические взгляды,столь ослабляющиенекий такой историзм?
На этот вопрос находим ответ у самого Лажечникова:
«…в историческом романе истина всегда должна, должна уступать поэзии, и если та мешает этой. Это аксиома» [65] » [56, с. 436].
65
«Русский Архив», 1880, с. 3.
То есть, если истина мешает этой самой поэзии, то истину за ненадобностью следует спровадить в архив!
Премило и прелюбезно…
То есть, если врешь, но при всем при том врешь на удивление складнои забористо, то такое допускается. Это вроде бы как даже обязано приветствоваться. Ведь некое аллегорическое восприятие действительности — это, как бы так сказать, и есть, по Лажечникову, высочайшая форма искусства .
Но он отнюдь не является изобретателем этого жанра. Он лишь подливает очередную порцию масла в огонь, разведенный еще его знаменитыми предшественниками:
«…утверждение Лажечникова, что историческая истина всегда должна уступать поэзии, слишком явно восходит к традиционным представлениям и дореалистической эстетики XVIII века, бытовавшим и в классицизме (в этом духе высказывался, например, Херасков в связи с историко-героической эпопеей «Россияда») и в сентиментальной поэтике Карамзина» [56, с. 437].
То есть все их «истории» на самом-то деле являются всего лишь художественным вымыслом! Однако, в пику утверждениям этих довольно свободно истолковывающих некогда произошедшие события Лаже-Херасково-Карамзиных, бытуют о Петре и много иные мнения. Кронпринц Прусский, например, будущий Фридрих Великий, так охарактеризовал Петра I в своем письме к Вольтеру: «…это не безстрашный воин, не боящийся и не знающий никаких опасностей, но робкий, даже трусливый государь, которого мужество оставляет во время опасности. Жестокий во время мира, слабый во время войны…» [66] [16, с. 591].
66
Remusberg, 113 nov, 1738. Вольтер, Сочинения, т. Х, С. 45.
Он же добавляет о Петре: «монарх-самодержец, коему удачливая судьба заменила мудрость… ремесленник… готовый пожертвовать всем ради любопытства» [75, с. 357].
Однако ж и мнения отечественных классиков, находящихся все в том же левом, безбожном лагере, ничуть не уступают мнению короля Фридриха — прилежного ученика своего учителя — законодателя безбожничества Вольтера. Герцен:
«…повеление Петра I: перестань быть русским, и это зачтется тебе в заслугу перед отечеством» [46, с. 151].
«Петр I, убивший в отечестве все национальное…» (Каховский, 1826)» [46, с. 151].
И даже Лев Толстой, правда, в достаточно сдержанных тонах, просто никак не смог не отметить того разочарования, которое наступило после того, как у него появилась правдивая информация о своем былом кумире: «…личность и деятельность Петра не только не заключала в себе ничего великого, а напротив, все качества его были дурные» [46, с. 184].
Но и не только воинствующие безбожники своего кумира не мирволили:
«Не будет преувеличением сказать, что весь духовный опыт денационализации России, предпринятый Лениным, бледнеет перед делом Петра. Далеко щенкам до льва»(Федотов, 1926) [46, с. 152].
Щенячью моду попугайствовать иноземщине Ленин перенял именно у своего предшественника — в поездках по заграницам действительно «льва», который, с ворохом повсеместно закупаемых девок (или мальчиков), заливая реками шампанского и блевотины предоставляемые его шайке шикарные апартаменты, оставил в местах своего пребывания достаточно однозначное впечатление как о себе самом, так и о своих соратниках.
Вот как Владимир Ильич проявлял свою солидарность с далеким завещателем в попугайстве у иностранщины: «По-моему, надо не только проповедовать: «Учись у немцев…», но и брать в учителянемцев…» [67] [58, с. 91].
Вот откуда у вождя появилось: «русский рабочий — плохой работник» «надо русского дикаря учить с азов» или «в России азиатства хватит на триста лет» [58, с. 90].
И борьба с этим самым «азиатством» проходила отнюдь не под девизом борьбы с протестантизмом или иудаизмом, католичеством или исламом, которые вождем, для борьбы с русским Православием, были признаны даже целесообразными, но через непримиримую кровавую войну именно против исконной веры русского человека. Именно эта война столь роднит его с Петром.
67
«Известия ЦК КПСС», № 4, 1990, с. 190.
Оба диктатора, в первую очередь, пытались выбить из-под ног русского народа ту почву, на которой тот стоит вот уже, как минимум, тысячелетие. И именно средства борьбы с Русской Церковью повсеместно вводил Петр, чем пытался отвратить русского человека от его вероисповедания. На том делают упор практически все его нововведения, крушащие наши многовековые традиции.
Всему вышеизложенному имеются и иные подтверждения уже чисто материального характера. Ведь именно исконно русский Псков Петр готов был отдать в обмен на свою жизнь, когда, в очередной раз испугавшись, с ужасом для себя заметил, что турки, прекрасно осведомленные о методах ведения им войн, учли его извечную привычку к ретираде. А потому, первым делом, отрезали ему такую возможность. Скорей всего, им помог в выборе метода борьбы с Петром Карл XII, находившийся в стане неприятеля. Ведь именно его головы Петр шел домогаться от турецкого султана.