Зверь с той стороны

Сивинских Александр Васильевич

"Эвона, куда скакнул, иноходец! — сказал череп с прежним задором. — Костью облаял. Ладно, не мёртвой хоть. Безусловно, я не говорю, не думаю. Ты прав — нечем. Однако диалог ты ведешь самый настоящий, поверь. С кем? Не знаю. Возможно, с самим собой — с подкоркой сапиенса Антона Басарыги. Возможно, с "коллективным

бессознательным". С Богом. С чёртом. С космическими братьями-сёстрами по разуму. Не суть важно. Важен результат, который налицо. Ну а я… что я? — скромно выступаю в роли резонатора. Усиливаю тот самый таинственный информационный сигнал до приемлемого уровня, преобразую в звуки человеческой речи посредством дифракции и интерференции… Ты загляни-ка лучше ко мне внутрь, Фома неверующий!"

Внутри у Отелло действительно чего только не обнаружилось. Правильные ячеистые структуры по всей поверхности свода, какие-то ребристые перетяжки от виска к виску с наросшими на них костяными «цветочками», хрящеватый вырост из темени, похожий на камертон. И было там значительно темнее, чем должно бы. Причём тьма, хоть и абсолютная с первого взгляда — этакое маяковское "свинцовоночие", — пронзалась взглядом со странной лёгкостью. Краем глаза улавливались световые сполохи — где-то на периферии.

"Латеральные зрительные аберрации", — важно подсказал Отелло. "Ну-ну, не умничай, — огрызнулся я, продолжая сомневаться, хоть и не так отчаянно, как минуту назад. — Что ж ты раньше молчал?" — "Во-первых, сам же видел — рот проволокой был зашит. Но основная причина не в этом. Тем более, как ты уже отмечал, челюсть всё одно неподвижна. Правда, это только до поры до времени, уж поверь. Вскорости так начну клацать, что палец не клади! Так вот, какой-то мудила, прости уж старика за непечатную брань, на заре

двадцатого века выскоблил меня изнутри до зеркального блеска; да ещё и лаком покрыл, маляр долбаный. Регенерация костной ткани, производимая без подпитки витальной энергией, минеральными солями, белками и витаминами — процесс не скорый. Там одного полезного вещества перехватишь десяток молекул, тут другого… Скорости черепашьи. В последние годы только хорошо стало. После того, как какие-то отроки, мечтавшие поживиться сокровищами прошлого, ворота вынесли. Ничем-то они не разжились, зато для вашего покорного слуги счастливые времена установились. То плесень на мне заведётся, то гусеница какая окуклится, мечтая бабочкой стать. Солнечные ванны без стеклянных преград диво как хороши. Атмосферная влага тоже. Вот и оклемался. А тут и ты подоспел. Удачно получилось, что решил ты ко мне с живым словом обратиться. Я уж начал в летаргию впадать, думая: человечество сгинуло навек. У меня ведь пока собеседника, резонирующего в унисон, нету, я — та самая мёртвая кость, от которой никакого проку окромя красоты".

"С красотой ты загнул, дедуля, — сказал я, поспешно пряча говорящую черепушку в рыбацкую сумку. — Не обижайся, меня — слышишь? — ищут. Потом поболтаем". — "Я слышу всё, что слышишь ты, дорогой мой симбионт, и даже много больше, — шепнул Отелло. — Но ты прав, не время мне триумфально являть себя миру. Сперва — адаптация". Он умолк.

"Я здесь! — заорал я во всю мощь лёгких, выбираясь сквозь крапиву на волю. — Эгей, Ольга, я здесь, возле управы!"

За моей спиной шумно повалилось потревоженное барахло.

Июнь 2000 г. — Май 2001 г.