Зверь, шкатулка и немного колдовства
Шрифт:
В следующий момент падение начало убыстряться, их словно затягивало в какой-то колодец, омут. Гаргулья совсем не характерно для себя взвизгнула и отчаянно заработала крыльями, Златко повторил ее маневр, правда, без звукового сопровождения. Погас Светоч Калли, и стало во много раз страшнее.
А потом пришел покой. Странный сон, когда понимаешь, что спишь, но ощущение чего-то ужасного не отпускает. И не удается ни проснуться, ни забыться.
– Эк ее напугали-то,- обескураженно произнес темноволосый демон.
Арчибальд, стоя рядом и тоже наблюдая за молодыми магами, которые сейчас находились в их сетях, что ничуть не мешало ему видеть коллегу, рассмеялся:
– Твои уроки еще не скоро дойдут до ее сознания.
Михэль покачал головой:
– Никогда не умел работать с молодежью.
Темнота и страх постепенно отступали. Тьма казалась уже чем-то знакомым. Вскоре друзья сообразили, что это просто закрытые глаза. Тяжелые и словно раздраженные веки все-таки удалось поднять и кое-как понять, что опасности в непосредственной близости нет. Спустя какое-то время они даже смогли опознать место, где оказались. Это была любимая комната-гостиная в университетском домике девушек. Более того, каждый из них сидел на своем привычном месте. Складывалось впечатление, что их всех внезапно обуял какой-то невероятно крепкий и тяжелый сон. Однако друзья не любили обманываться, так что версия с кошмаром была отброшена как несостоятельная. Тем более что Щапа вел себя на редкость странно. Бегал меж ними как сумасшедший, заглядывал в глаза и явно очень-очень переживал. Весь дрожал, как после сильного потрясения. Что-то его очень напугало. Ива прижала к себе зверушку и сама затихла, слушая его тихие подвывания и всхлипы, будто он жаловался ей, рассказывал, как страшно ему было. Травница гладила его по спинке и сама успокаивалась от этого. Остальные же пришли в себя сами.
Молодые маги еще долго молчали, пытаясь осмыслить произошедшее с ними, а также то, что сейчас никакой опасности нет. Казалось таким странным вновь оказаться тут, в своей достаточно беззаботной жизни. Каждый из них совсем недавно испытал столько самых разных и таких невероятно сильных эмоций, что привычный покой и отсутствие проблем сложнее экзамена выглядело просто неправдоподобным. Этому можно было бы порадоваться, но почему-то не получалось.
Потом они все заговорили разом, будто больше не было сил молчать. Сообразив, что делают, тут же притихли и через минуту тишины заговорили вновь. И опять одновременно. Потом, также не сговариваясь, замолкли и отчаянно посмотрели на Златко. Все, исключая его самого, но включая Щапу. Синекрылый вздохнул и начал свой рассказ. Постепенно с очередностью разобрались, и чем дольше продолжался разговор, тем яснее и одновременно ужасней становилась картина.
Ива по- прежнему прижимала к себе тихо попискивающего Щапу, он все никак не мог успокоиться, видя состояние хозяев. Девушку слегка потряхивало, и хотелось плакать. Она смотрела на друзей и уже почти не понимала, что они говорят. Травница вспоминала, как они летели, а может, падали в той страшной пустоте, где только магия Калли освещала пространство. Знахарка точно знала, что все вокруг, даже то, чем они дышали, было чистейшими, если можно употребить такое выражение в данном случае, темными силами, энергией, что создавала порождения Хаоса и давала им мощь, способности. То, чего травница боялась более всего. Однако имелась одна неувязочка -Златко был прав: никто не протягивал к ней свои мерзкие руки-щупальца, не трогал ее и не пытался утянуть к себе. А еще Ива понимала, что ее страх открывал им для этого отличную возможность. Раз за разом девушка вспоминала слова демона, искала подвох и не могла найти. Но одно основательно укрепилось в ее хорошенькой головке - врага надо знать, неизвестное и тайное пугает куда больше, чем то, что уже известно. «А ведь Златко не раз говорил - надо ко всему подходить с точки зрения разума. Осмысливать. А потом уже бояться. Как правило, рассмотрев опасность со всех сторон, разум не впадает в панику, а начинает искать способы выхода из ситуации. За дословность не поручусь, но как-то так. Гоблин, кажется, я начинаю понимать - действительно понимать,- что он имел в виду». И хотя девушку по-прежнему потряхивало, но стало чуточку легче.
Дэй думала о другом. Она, прирожденный воин и маг, сейчас вспоминала глаза Александра, когда он увидел свою невесту. Гаргулья помнила ее чувства, но куда более ее поразило то, как Ренж на нее смотрел. «Проклятье,- едва удержалась чародейка, чтобы не стукнуть кулаком по подлокотнику кресла, которое в кои-то веки предпочла любимой балке,- я, кажется, ее понимаю. Понимаю эту гоблинскую человеческую женщину, которая отдала душу демону за тот танец. Они до сих пор танцуют, навсегда застыв в последнем движении - ее рука на его плече, его - на ее талии. Проклятье, проклятье, проклятье! Он даже не обнимает ее! Как бесконечно мало! И как бесконечно много… его любовь…» Почти ненавидя себя за это, Дэй приходилось признать, что подобные чувства - это то, чего она более всего желает. Чтобы так же заходилось сердце внутри, чтобы видеть то же в глазах мужчины, который дороже всех. Пусть будет горечь, боль, разлука, да что угодно, лишь бы… знать, что так любима, любима тем… при виде которого такое вот происходит в душе. Глаза гаргульи невольно обратились к столу, где еще лежал конверт от недавнего письма ее тайного поклонника.
Калли тоже думал о любви. О том, что чувствовал этот мужчина по отношению к своей возлюбленной. Это были совсем другие эмоции, иные мечты. Ведь он, Эк'каллизиэнел, тоже любил… Но так разнились эти два чувства. Разве такое возможно? Ему хотелось отмахнуться, списать все на то, что люди и любят-то по-другому. Но отчего-то не получалось. И в голове все чаще появлялся старательно отгоняемый вопрос. Он страшил его и мучил одновременно. Звучал он так: а действительно ли он, Калли, любил?
А Грым вспоминал лекаря и того парня, что так хотел спасти друга. Странно, но эти двое стали ему такими родными… «Интересно, они выжили в той бойне? Николас… Даже и не знаю, был ли у него шанс?
– Тролль потер, казалось, все еще ноющую грудь, ближе к плечу, словно по-прежнему ощущал в ней вражеский клинок. Если бы парня быстро вытащили с поля боя, то у него еще мог появиться шанс. Если бы лекарь попался хороший… или маг. Почти нереально. Грым отлично знал, как редко с такими ранениями выживают без немедленной медицинской помощи. Мысль о врачевании навела его на воспоминания о том безымянном целителе:
«Интересно, а что с ним? Скорее всего, выжил, надо быть совсем уж зверями, чтобы лекарей резать. Но вот остался ли он… с целой душой?
– Грым сам не знал, как иначе обозначить то, что он чувствовал, когда его сознание находилось в теле врача,- Ушел ли потом от военных дел? Занялся ли практикой в каком-нибудь городке? Никогда мне так не хотелось молить богов, чтобы они воздали по справедливости. Пусть у него будет… был бы какой-нибудь маленький домик в глуши, небольшая практика, только знакомые пациенты и все чин чинарем. Тихо, медленно и благопристойно. Как же я не хочу, чтобы ему вновь пришлось видеть то, что я видел тогда его глазами. Не хочу…»
Златко же, кажется, думал обо всем сразу. Его мысли метались от до сих пор слышимого смешка Эзгио за спиной: «Да, воображение-то пошаливает, будь оно неладно» - до ощущения близости смерти. Вспоминал он и мальчишку-разносчика, и глаза демона, когда он забирал души Анастасии и Александра. Но более всего он думал о том…
– Так что же теперь делать?
– Мысль сама вырвалась на волю. Синекрылый поймал на себе несколько обескураженные взгляды друзей и зачем-то повел плечами.- Надо же что-то делать.
Воцарившееся молчание красноречиво говорило о том, что никаких идей у его соратников нет.
– Да что тут поделаешь?
– пожала плечами гаргулья. Она редко сдавалась без боя, но и трезвый подход был ей известен.- Ведь они заключили сделку, и ее условия были выполнены. Правильно я понимаю?
– Правильно,- тихо произнес эльф.
– Я не понимаю…- прошептала Ива.- Неужели только ради одного танца?…
Дэй с некоторой презрительной жалостью посмотрела на подругу.
– Вот за что люблю наша Ивушку,- хохотнул тролль,- так это за ее неисправимую практичность.
Травница почувствовала, что от нее явно что-то ускользнуло, но разобраться сама не могла. Или просто боялась поверить.
– Танец - это была аллегория, Ива,- почти строго произнес Синекрылый. И так же глянул на веселящегося Грыма. Тот, еще пару раз хмыкнув, замолчал.
Девушка уже где-то слышала это мудреное слово. Обычно оно касалось литературы или рассказов Златко. Но здесь…
– Я не понимаю,- пролепетала травница, злясь и чувствуя себя на редкость глупо,- Не понимаю!
Бэррин примиряюще поднял руки: