Зверь. Том 1 и Том 2

Калинин Алексей

— Без разговоров, — кивнул я. — Самого дорогого пойла до бороды…

— А я тоже поеду с вами, — сказала Алиса Филипповна. — Мне тоже не помешает немного проветриться.

— В таком случае, я отвезу девчонку и приеду к вам, — хлопнула в ладоши Варла. — Нам есть что обсудить.

— Да уж, например, что делать с Бабой-Ягой и Кощеем, — вздохнул Бетлог. — Вернее, что будет делать с Бабой-Ягой и Кощеем один молодой пацаненок…

— Разберусь как-нибудь, — махнул я рукой. — Всё-таки я знаю, кому перешел дорогу, так что уже не страшно. Страшно было бы, когда б не

знал. А так… Будет день и будет пища… А сейчас… Надо бы залить горе и отпраздновать победу. Своего рода праздник со слезами на глазах. Вы же знаете, что сейчас мы предотвратили конец света? Это не в тапки троллю ссать, Бетлог, это гораздо серьезнее.

— Ой, да ладно, — вжикнул молнией на ширинке дворф и отошел от спящего тролля. — Проснется — сюрприз будет. Ну всё, поехали в кабак, а то я столько жидкости потерял…

— Поехали, — кивнул я в ответ. — Но только туда, где не будет караоке — песен сегодня я уже наслушался.

Глава 37

В кабинете, обставленном шикарной современной мебелью, на один стол в котором мне нужно было бы копить полжизни, я развалился в удобном кресле и закинул на этот самый стол ноги в дорогих блестящих ботинках. Сделал это нарочно, чтобы показать своё отношение к предстоящему разговору.

Хотел было ещё зажечь сигару из стоящей неподалеку сигарницы-хьюмидор, но решил, что это уже будет чересчур. Я и так та ещё дерзяка…

Отходняки от зелий были жесткими, но мне помогли Савелий Говардский и Кирилл Лопырев. Они вызвали своих лучших лекарей и те за три дня меня смогли поставить на ноги. Поставить-то поставили, но я тут же рухнул и обматерил их последними словами. Моё словесное внушение дало результаты — через два дня лечения я уже смог нормально ходить. Чопля только покачивала головой, смотря на моё восстановление. Она тоже приняла непосредственное участие в моём выздоровлении — не мешалась и не лезла с советами.

За это время я из новостей узнал, что тамбовский князь Старицкий неожиданно уехал в неизвестном направлении. Его сын тоже исчез. А под собором нашли кровавое месиво и отрубленные головы, в одной из которых признали Ваську Комовского. Надеюсь, что он так и не успел прийти в себя.

Чопля потом рассказала, что Кузьма исполнил последнюю частушку и растворился в воздухе, попросив её передать мне поклон до земли. А сама она переборола собственное отвращение и спустилась вниз, где уже было всё кончено, чтобы вытащить небольшое зеркальце.

Нельзя такой артефакт было оставлять. Нельзя…

Со стены над великолепным креслом на меня угрюмо взирал Романов Николай Сергеевич. Вернее, его портрет, а не он сам собственной персоной. Роман Николаевич своим укоризненным взглядом словно спрашивал — какого хрена я приперся в его кабинет и корчил тут из себя благородного мужчинку?

А приперся я по очень и очень важному вопросу. Нет, конечно же я не прихватил с собой вазелин — я не из тех, кто вступает на начальственный ковер в полусогнутом состоянии.

В это время двери распахнулись. Два огромных охранника-берендея придержали двери, пока император России

стремительно вошел в свой кабинет. Он увидел меня, ещё больше нахмурился и стал похож на портрет на стене. Хоть прямо сейчас вешай рядом и начинай искать отличия.

Дверь тактично закрылась. Ещё бы ей не закрыться — меня так облапали перед тем, как запустить в святая святых, что не каждая любовница способна. Так что мы остались тет-а-тет без опаски. Кольчуга Души на Николае Сергеевиче такая, что может запросто выдержать выстрел из танка в упор. А уж то, с чем я пришел к императору — вовсе не для чужих ушей.

— Копыта убери, — угрюмо буркнул Романов, подходя к своему креслу. — Поцарапаешь столешницу — заставлю языком шлифовать до полного исчезновения.

— Ой-ой-ой, какие мы, оказывается, шкурники. Вот уж не ожидал от императора такой меркантильности. Слышь, Всемилостивейший государь, как же так получилось, что дрожишь за какую-то столешницу, а прохлопал родную дочь? — сказал я, всё-таки убирая ноги.

— Говори, — бросил Романов, умещая свою задницу в кресле.

Я вздохнул, ещё немного потянул театральную паузу, а потом начал рассказывать. То, что я рассказывал, вы, уважаемые читатели портала Автор Тудей, уже знаете. Так что я не буду лишний раз повторяться. Лишь скажу, что в течении моего рассказа лицо Романова смурнело всё больше и больше.

Конечно же я приукрасил свою роль в этом рассказе и едва ли не один вышел против миллионного войска в подвалах собора Петра и Павла. Но суть истории передал достаточно верно и даже обнажил сущность Старицкого. Вернее, его истинную личину.

Император выслушал до конца, не перебивая. После этого он положил руки на стол и тяжело вздохнул:

— Кто ещё про это знает?

— Дворфы и кицунэ, — ответил я честно.

— Передай им, чтобы языки держали за зубами, а то…

— Давай без угроз, государь. Они же не только за тебя сражались, они за весь мир дрались. Так что им не угрожать нужно, а награждать. А какая будет награда — такое будет и молчание.

Император хмуро взглянул на меня:

— Молчание может быть и абсолютным.

— На этот случай уже приняты меры, — как можно любезнее улыбнулся я. — И если с нами что-нибудь случится, кто к Старицкому потянутся противники нашего государства. Всё-таки вместе и батьку метелить сподручнее. Так что жизни тебе уже спокойной не будет.

— Награжу-награжу, всё-таки не настолько я сволочь, чтобы своих героев оставлять без награды, — отмахнулся император. — А что до спокойной жизни — так её нет давно. Думаешь легко нам, императорам?

— Ты ещё мне пожалуйся, — хмыкнул я в ответ. — Вот никогда мне императоры не жаловались, так что рано или поздно, но надо начинать. У меня и жилетка свежая, кетчупом не заляпанная — хочешь в неё поплакать?

Романов только горько усмехнулся:

— Как-то всё время забываю, что передо мной сорокалетний циничный пройдоха. Смотрю на тебя и вижу щенка, у которого молоко на губах не обсохло.

— А ты не забывай, государь. Забывчивость… она никого не красит. Ты же не забыл, что обещал мне в награду?