Зверь
Шрифт:
– Благородно, – вздохнул Вацлав Янович. – Наверное, вы правы, Василий Фомич, с прошлым надо расставаться без сожалений. У меня к вам одна-единственная просьба – помогите выбраться из города. Хочу пересидеть окаянные дни где-нибудь в тихом месте, пока улягутся страсти и жизнь войдет в привычную колею.
– Я думал, вы уедете за границу, – пробурчал Гимназист.
– В Европе война, молодой человек, а чтобы добраться до Америки, нужны немалые средства, которых у вашего покорного слуги нет. К тому же я рассчитываю, что мой опыт профессионала еще пригодится новой России.
– А вот это вряд ли, – криво усмехнулся Василий. –
– Черта, как я понимаю, вы помянули не случайно, Василий Фомич?
– С чего вы взяли?
– Слышал от земляка вашего дяди, некоего Епихи Белова, о загадочном существе, обитающем в тех краях.
– А вы знакомы с Епифаном? – удивился Василий. – Но он же вор.
– Мне по роду службы приходилось встречаться с разными людьми, и земляк вашей матушки, господин Воронин, не самый худший из них.
– Он фантазер, – вдруг улыбнулся Гимназист. – Полгода назад Епифан принес старинный кубок и стал уверять меня, что нашел его в каком-то лабиринте близ Горюч-камня. И что в этом лабиринте злата и серебра полные короба. Просил у меня сто рублей за этот кубок. Уверял, что хочет начать честную жизнь и собирается вернуться к брату в деревню, дабы хозяйствовать совместно. Врал, конечно. А кубок, скорее всего, краденый.
– Так вы слышали о Звере?
– Слышал, – поморщился Василий. – Дядька Северьян рассказал. Он приезжал на похороны моей матери. Епифан первый раз с ним к нам приходил. И все косился на Владимира. Он и в этот раз про него спрашивал.
– А где, кстати, сейчас ваш брат?
– Последнее письмо я от него получил из Киева. Обещал приехать скоро.
– Хотел бы я с ним повидаться, – задумчиво проговорил Радзинский. – Так я смогу остановиться у вашего дяди?
– Я черкну ему пару строк, – кивнул Василий. – Думаю, он не откажет вам в гостеприимстве.
– Вы не волнуйтесь, господин Воронин, обузой вашим родственникам я не стану. Кое-какие средства у меня имеются. Хватит, чтобы заплатить и за приют, и за парное молоко.
Через день в кармане у Радзинского лежали бумаги на имя Шевцова Захара Ивановича, старшего приказчика купца Шилохвостова, отправленного хозяином по коммерческой надобности в богатые древесиной края. За дни скитаний по охваченному безумием Петрограду Вацлав настолько зарос бородой, что Мишка Ревякин, обнаруженный им в одном из трактиров на Выборгской стороне, не сразу признал в нем бравого ротмистра.
– Удивил, ваше благородие, – покачал головой Ревякин, щедрой рукой подливая старому знакомому водки в граненый стакан. – А я думал, что тебя пустили в расход.
– Какой еще расход? – не понял Вацлав.
– Убили то есть, – оскалился конокрад.
– Типун тебе на язык, Миша. Жив, как видишь. И зовут меня теперь Захаром Ивановичем.
– Учтем, ваше благородие, – кивнул Ревякин. – А мы с Епихой тоже решили отсидеться в укромном месте. Наследили мы тут в одном доме. Власть она, конечно, новая, но не всегда к нашему брату расположенная. В Световидовку решили махнуть.
– Меня с собой прихватите?
– А отчего бы не прихватить, Захар Иванович. Втроем оно веселее.
Епифан Белов оказался прытким малым приблизительно одних с Радзинским лет. Темные, почти черные глаза его насмешливо поблескивали из-под падающего на лоб смоляного чуба. Его внешность настолько разительно не соответствовала фамилии, что в узких кругах он был более известен под кличкой Грач. За долгие годы, проведенные в городе, Грач избавился от деревенских привычек, зато приобрел массу новых, дурного свойства. Он беспрестанно сплевывал через губу, весьма раздражая этим Вацлава Яновича. Да и держался Грач с вызывающей лихостью урки, только что выпущенного из Владимирского централа. Тем не менее Радзинский сумел с ним поладить и даже добился его расположения лестным вниманием к байкам, которые любил рассказывать Епиха. За время пути Вацлав сумел выпытать все его тайны.
– Солонку, значит, продал?
– Может, это не солонка была, но двести рублей мне за нее дали.
– Что же так мало дали? – удивился Радзинский. – Это же грабеж среди бела дня.
– А я что говорю, ваше благородие, – сплюнул на пыльную дорогу Епиха. – Думают, если вор, так и солонка краденая. И кубок тоже.
– А ты их в лавке купил, – хихикнул Мишка. – На свои кровные.
– Так ведь у Зверя же украл, рискуя жизнью и здоровьем, – обиделся Епиха.
Если верить Грачу, то кража было совершена более двадцати лет назад, когда Епиха был сопливым пацаном, только-только приобщавшимся к воровскому ремеслу. Сначала он шустрил по соседским амбарам, но был быстро разоблачен, схвачен за руку и беспощадно выпорот по решению деревенского схода на глазах односельчан. Далеко не глупый Епиха сразу сообразил, что деревня Световидовка не то место, где он сможет реализовать свои таланты. Но для поездки в город нужны были большие деньги. Такие, каких в его крестьянской семье никто сроду и в руках не держал. Наверное, поэтому Грач и согласился проводить заезжего чудака к Горюч-камню.
– А ты знал дорогу? – удивился Радзинский.
– Так я ведь мальчонкой всю округу излазил. Хоть и бил меня батя за это смертным боем, а все же охота пуще неволи. Да и Машкин сын детей не трогает, это все у нас знают. А этот чудак себя архелогом называл.
– Археологом, – машинально поправил Грача Вацлав.
– Так я и говорю, – кивнул Епиха, – то ли чухонец он, то ли немец. Белобрысенький такой. Триста рублей мне отвалил. Сотню я заныкал, а две бате отдал. Веришь-нет, у него глаза на лоб полезли. Сроду он таких денег в руках не держал. Так и сказал мне, иди, Епифан, благославляю. Может, это отцовское благословение меня и спасло. До Горюч-камня я его быстро довел, путь-то хоженый. А далее уже он меня вел. Бумажка у него была.
– Что за бумажка? – насторожился Вацлав.
– А черт ее знает. Когда он спал, я ему карманы обшарил. Ничего я в той бумажке не понял. Я и нашу-то грамоту в ту пору не разбирал, а уж чужую тем более. Какие-то извилины там были и загогулины. Чухонец называл их лабиринтом. Вот по этому лабиринту он меня и повел.
– А что он искал-то? – спросил заинтересованный Ревякин.
– Клад, знамо дело. Вроде как еще со времен царя Гороха там зарыт. Про клад этот у нас в деревне все знали. И знали, что стережет его Машкин сын пуще глаза. Но чухонец в Зверя не верил. Говорил, что если это чудище болотное и существовало когда, то давно уже сдохло. И еще сказал этот археолог, что один тевтон уже проходил лабиринтом и захватил здесь целую пригоршню маны.