Зверь
Шрифт:
Хотя... даже в подготовке операции я видел две огромных сложности. Первая - моя жена. Как мне объяснить ей, что я иду воевать, и, возможно, умереть, за чужого ребенка? Нет, когда я сжулил в армии, воевал под чужими знаменами, стрелял в чужих врагов - не было у меня выбора, идти или не идти, стрелять или не стрелять. Родина приказала - и точка. Ни тени сомнения, ни грамма упрека. Но как объяснить ей теперь, объяснить то чувство долга, которое я сам понимал лишь интуитивно? Деньги здесь не помогут.
И вторая трудность - команда. Примерный список участников компании я уже набросал в голове, ребята проверенные. Но если
– Кстати, - обернулся я, вспомнив кое-что, дойдя до двери.
– Ты всех записываешь?
– Что?
– не понял сперва Антон.
– Ах, это... нет, только тех, с кем общаюсь.
– Пленки с моим голосом - тоже, - ультимативно заявил я.
– Как скажешь!
– кивнул Сохновский.
В приемной, ведя неторопливую беседу с секретаршей, бросающей на парня красноречивые взгляды, меня терпеливо дожидался Леха. На звук открываемой двери он лишь обернулся, слегка кивнул головой, и вернулся к своему занятию. Совсем разболтался!
– Сержант Калачев!
– крикнул я.
– Я!
Рефлексы, вбиваемые годами, сработали моментально. Алексей вытянулся по стойке смирно, и даже правая рука уже летела к виску, но бывший военный вовремя вспомнил, что у пустой головы честь не отдают.
– Эх, - вздохнул я.
– Ну что, Лешка, похоже, мы едем в командировку.
– В командировку - так в командировку, - равнодушно пожал плечами боксер.
Ну, первый член армии спасения уже есть. Впрочем, куда ему деваться? Наше знакомство с Алексеем состоялось еще в Германии, когда я был лейтенантом - молодым и зеленым. На голову выше меня, примерно на столько же шире в плечах, Калачев, тем не менее, выглядел совершенно не угрожающе. Хотя дураком был еще тем. Вообще, парень больше был похож на медвежонка. Не на медведя, а именно медвежонка - такого косолапого, пухлого, добродушного. Маршировать он так и не научился, да и учить его, с такой-то походкой, занятием было совершенно бесполезным. Потому, как только начинались смотры, ефрейтор Калачев неизменно оказывался в дежурстве. Еще бы! Не дай-то Бог поставить его в строй перед трибунами, на которых находились проверяющие из Москвы. Там не то что отделение или взвод - вся рота незачет по строевой подготовке получила бы. А оно нам надо?
Но караульную службу Алексей нес исправно. Стоит заметить, что у ГСВГ главной проблемой было именно местное население. А то как же - оккупанты... на двадцать третье февраля, двадцатое апреля и девятое мая у внешней колючки собиралась толпа добропорядочных в обычное время бюргеров, выкрикивавших антисоветские лозунги и обстреливавших солдат камнями. Если на первое служивым было, в общем-то, наплевать, поскольку из всего немецкого языка русский солдат, как и сорок лет назад, знал лишь "Гитлер капут" и "хэндэ хох", а значительная часть криков вообще не входила в академический курс немецкого языка, то второе... хотя, нет - вру. Самым употребляемым немецким словом было "фауст" - литровая бутыль шнапса, и "мини-фауст" - полулитровая. Так вот, реагировать спокойно на второе было весьма и весьма затруднительно.
Несмотря на то, что по уставу караульной службы, как только посторонний человек подходил ближе, чем на пятьдесят метров к внешнему ограждению, полагалось окликнуть его: "Halt!", затем - "ZurЭck!", выстрел в воздух, а после не возбранялось и в голову, инструкцию все имели строжайшую - не стрелять, даже если гражданское население перелезет через ограду. Огонь разрешалось вести лишь тогда, когда совершалось явное нападение на часового. И то - сперва в воздух, а потом, если успеешь - куда повезет.
Калачеву же на все это было глубоко насрать. Это после мы узнали, что он кандидат в мастера спорта по боксу, а до этого думали, что просто дурак - родился таким, что поделать? Алексей, заступая на пост, сразу загонял патрон в патронник "Калаша", прятался за бревно, валявшееся там еще с невесть каких времен, упирал на него ствол... возьмите, кто смелый! При обходе постов диалог происходил примерно такой:
– Стой, кто идет!
– это кричал Лешка.
– Калач, не стреляй, это я, Евген, командир твой!
– это уже кричал я.
– Ты - иди, остальные на месте.
Хотя, последнее было излишне. Эти "остальные", не понаслышке зная ефрейтора, после оклика "стой" уже лежали мордой в грязь или снег.
Драться меня, кстати говоря, учил именно Калач. Я сам его попросил, когда узнал, что солдат - КМС по боксу. Нет, тупо махать кулаками я и до этого умел, да и по силе удар был поставлен неплохо. Он учил меня именно технике боя. Сперва он надевал на руку лапу, я - перчатки, и начинал лупасить по ней, а Лешка корректировал удары, подсказывал, что правильно, что неправильно и так далее. Правой, левой, прямой, боковой, хук... После задача усложнилась. Боксер одевал левую перчатку и только защищался, а я, с обеими руками, пытался ударить его. Надо отдать парню должное - по корпусу я попадал ни раз, а в голову - ни разу. Занятия окончились, когда мне неожиданно прилетело. Прилетело очень даже неплохо - я все столы в каптерке собрал.
– Ты чего, - еле промямлил тогда я.
– Ошалел?
– А, Евген, извини, забылся, - начал оправдываться Калачев.
В голове после этого у меня звенело часа два, а жевать нормально смог лишь через неделю. Дурак, что поделать? Но после этого я решил, что здоровье дороже, и в спарринг с ефрейтором больше не вставал, предпочтя боксу рукопашный бой Кадочникова. Самому же Алексею, после победы на чемпионате по боксу среди войск ГСВГ, предлагали остаться в армии сверхсрочно, но уже для продолжения спортивной карьеры. Помню, тогда он обратился ко мне за советом.
– А что такого, - ответил я.
– Конечно оставайся! Через два-три года вернешься, у твоей жены уж и парочка детишек будет - все как-то легче.
Не послушал тогда он моего совета. Как оказалось позже - зря. Уйдя в запас сержантом, на гражданке Калач применения себе не нашел - работал сначала грузчиком, потом - водителем. Жена его, один черт, бросила. А как громыхнуло - пошел торгашей трясти. Собственно, там я его во второй раз и встретил и забрал к себе, в службу безопасности банка Сохновского. Дурак-то он, конечно, дураком. Но дело свое знает, и к тому же, Лешка - один из немногих людей, на которых я мог всецело положиться.