Зверь
Шрифт:
Глаза Рейджа блуждали по ее лицу, затем он протянул руку, нежно касаясь ее кончиками пальцев.
– Не злись. Я это заслужил... и он вернул мое зрение раньше обычного.
– Ты так и не ответил на мой вопрос, - она старалась сохранять спокойный тон.
– Вы двое повздорили?
Рейдж погладил ее нижнюю губу большим пальцем.
– Мне нравится, как ты меня целуешь.
– Из-за чего вы поссорились?
– И я люблю твое тело, - его руки спустились к ее плечам, задержавшись на ключицах.
– Ты такая красивая, Мэри.
– Слушай, я ценю комплименты, но мне нужно знать, что происходит, -
– Ты явно чем-то расстроен.
– Ты позволишь мне поцеловать тебя?
Глядя на нее, Рейдж выглядел отчаявшимся, и она этого не понимала. И когда Мэри наклонилась ближе, то сделала это из-за всей боли, которую она в нем ощущала.
– Да, - прошептала она.
– Всегда.
Рейдж склонил голову набок, и в отличие от его обыкновенной страсти, его губы мягко коснулись ее губ, поглаживая и лаская. Когда ее пульс ускорился, она почти желала обратного - она не хотела отвлекаться на секс... вот только он продолжал ласкать ее рот, и весь хаос в ее мыслях превратился в электризующее чувство предвкушения. Его бушующий аромат, его прекрасное тело, его мужская сила вытеснили все, что беспокоило ее.
– Моя Мэри, - простонал Рейдж, проникая в нее языком.
– Каждый раз с тобой... все иначе. Всегда по-новому, всегда лучше, чем последний поцелуй... последнее касание.
Его руки спустились ниже, и она ощутила их вес на своих грудях. Затем он медленно стащил с нее пиджак, высвобождая ее руки, заставляя с болезненной ясностью ощущать шелковую блузку, кружевной лифчик и всю кожу, скрытую одеждой.
Вот только какая-то часть в ней заговорила. Ее совесть, возможно? Потому что она, черт подери, чувствовала, что подвела его, покинув тогда, когда он в ней нуждался.
– Почему окна были открыты?
– снова спросила Мэри.
Но он как будто и не слышал ее.
– Я люблю...
– его голос сорвался, и Рейдж вынужден был прочистить горло.
– Я люблю твое тело, Мэри.
Как будто она ничего не весила, он поднял ее с жесткого мраморного пола и перенес в сторону, уложив на пушистый плюшевый ковер перед джакузи. Опустившись на спину, Мэри смотрела, как его глаза опускаются от ее горла к груди... и ниже, к бедрам и ногам.
– Моя Мэри.
– Почему ты говоришь это так грустно?
– тихо спросила она.
Когда он не ответил, Мэри на мгновение испытала чистый ужас. Но потом Рейдж начал неторопливо расстегивать ее блузку, сохраняя полы запахнутыми, хоть он и выдернул их из слаксов. Приподнявшись, он взялся за шелк кончиками пальцев и обнажил ее тело перед жаром своего взгляда и теплом ванной комнаты.
Передвинувшись, Рейдж опустился на колени меж ее бедер.
– Я люблю твои груди.
Наклонившись, он поцеловал ее грудную клетку. Край лифчика. Вершинку соска. Внезапное ощущение свободы от легкого давления чашечек сообщило Мэри, что он расстегнул переднюю застежку - а затем поток прохладного воздуха омыл ее обнаженную кожу, когда он отодвинул в сторону хрупкую преграду.
Он провел... вечность... лаская ее груди, поглаживая их, касаясь большими пальцами напряженных вершинок. Пока она едва не сошла с ума. И затем он начал посасывать, сначала одну, потом другую. Мэри не помнила, когда он в последний раз так не торопился - не то чтобы он был невнимательным.
Но, очевидно, не сегодня.
Он проложил дорожку поцелуев по ее животу и расстегнул узкий ремешок, пуговицу и молнию на слаксах. Когда она приподняла бедра, он стянул ее брюки и заставил их исчезнуть, оставив ее лишь в шелковом белье.
Вернувшись ее животу, Рейдж широко распластал ладони, накрывая руками ее пресс.
И он оставался в таком положении, поглаживая большими пальцами низ ее живота.
– Рейдж?
– проговорила она, задыхаясь.
– Чего ты мне не говоришь?
21
Опустившись на колени перед своей Мэри, Рейдж смутно осознавал, что она зовет его по имени, но слишком затерялся в шуме в ушах, чтобы отвечать.
Глядя на живот своей шеллан, Рейдж представлял, как он делается большим, как у Лейлы, как ее тело дает приют ребенку, пока их сын или дочь не может дышать самостоятельно. В его фантазиях и малыш, и Мэри были абсолютно здоровы до, во время и после родов, она светилась здоровьем все восемнадцать месяцев - или для человеческой женщины девять?
– и роды были быстрыми и безболезненными, а когда все закончилось, он мог взять ее и их творение на руки и любить их до конца своей жизни..
Возможно, у их маленького мальчика были бы синие глаза и светлые волосики, но невероятный характер и ум его мамэн. Или же их маленькая девочка могла унаследовать темные волосы Мэри, его бирюзовые глаза и вырасти настоящей бомбой.
Какой бы ни оказалась комбинация внешности и характера, Рейдж представлял, как они втроем сидят и на Первой Трапезе, и на Последней Трапезе, и на всех перекусах в перерывах. Он представлял, как берет младенца, чтобы дать Мэри передышку, как Зед и Роф делали для своих шеллан, кормя младенца из бутылочки грудным молоком. Или, позднее, дает маленькие кусочки со своей тарелки крошечному ротику, как Зед теперь проделывал с Наллой.
В его прекрасных грезах проходили годы, и были детские истерики в три года, первые глубокие мысли и вопросы в пять. Затем друзья в десять и, Господи прости, вождение в пятнадцать. Были человеческие праздники и вампирские фестивали... за которыми следовало превращение, до чертиков пугавшее его и Мэри... но поскольку это фантазия, их ребенок благополучно прошел через него и стал лишь сильнее. А после этого? Первые сердечные раны. И, возможно, нахождение того самого Единственного.
Который, если у них с Мэри девочка, должен быть евнухом.
Или потому, что сама Дева Летописеца сделала этого сукина сына таким... или потому что Рейдж сам позаботился о проблеме.
А затем позднее, намного позднее... внуки.
Бессмертие на земле.
И все потому, что он и Мэри любили друг друга. Все потому, что однажды ночью, годы, десятилетия, столетия назад, она пришла в тренировочный центр с Джоном Мэттью и Беллой, когда он был слеп и хромал, и она заговорила с ним.
– Рейдж?
Встряхнувшись, он наклонился и коснулся губами ее живота.