Звери дедушки Дурова
Шрифт:
Крысы еще очень пугливы. При малейшем моем движении они быстро убегают, хотя вскоре возвращаются обратно.
Я ежедневно терпеливо повторял эти опыты и скоро мог совсем свободно сжимать крыс в руке. Шаг за шагом я завоевывал доверие и привязанность дикарей. Крысы разгуливали по всей протянутой вперед руке, а я расхаживал с ними целыми часами по комнате.
Когда маленькие ученицы совершенно освоились со мной на свободе, я принялся, наконец, за серьезное обучение.
Составив три стола вместе, я становлюсь на них посредине с флейтой в руках и выпускаю на эти же столы всех моих крыс. Прижимая флейту
«Шалите, братцы, сначала заработайте свой кусок. Кто работает, тот только и ест. Идите наверх ко мне, дотянитесь до вашего корма».
И крысы, как бы угадавая мои мысли, бегут за подачкой, выше, выше; обнюхивая мои ноги, они ползут к самым коленам.
На сегодня довольно.
И я даю им заработанный корм.
Но на следующий день я требую, чтобы ученицы делали восхожение еще выше; они уже добираются до моих плеч и свободно разгуливают по мне, а я с ними брожу по комнате.
На арене в цирке, где не было помехи — лишней мебели, я выпускал крыс прямо на землю, и они сбегались к моим ногам, под знакомые звуки флейты.
— «Крысолов из Гамельна»… — читала публика, останавливаясь около цирка, где я выступал со своими животными.
Я уже не раз показывал на арене моих дрессированных крыс, и название этого номера казалось публике очень заманчивым.
Я должен был изобразить старую легенду о человеке, обладавшем волшебною флейтою, пришедшем в маленький старинный немецкий городок Гамельн, жители которого умирали от голода; он вывел при помощи своей флейты крыс, пожиравших последние съестные припасы жителей, и утопил животных в реке.
— «Крысолов из Гамельна»… — читали дети, — ах, это наверное что-нибудь очень, очень интересное.
И цирк был битком набит веселыми ребятишками с блестящими от нетерпения глазами.
Перед началом представления в барьер скрытно вставили клетку с крысами, около которых стоял мой помощник.
Начался спектакль. Я был посреди арены с флейтой в руках и выводил на ней знакомые маленьким грызунам протяжные звуки. В это время мой помощник, незаметно для публики, посредством протянутого шнурка открывал клетки, и крысы через небольшие отверстия барьера выбегали на арену и сбегались к моим ногам, а затем влезали по моему туловищу наверх, на плечи, облепляя меня со всех сторон.
И в этот раз, почувствовав возможность выйти из клетки, крысы стремглав бросились на призывный звук флейты, обещавшей им обычную награду. Я стоял и смотрел на эту движущуюся толпу маленьких четвероногих артистов, бегущих ко мне. Вот они близко; вот бурным каскадом плывут снизу на меня, затопляя меня, и под этою живою волною скрывается яркий шелк моего костюма; волна хлещет выше,
— Он весь в крысах!
— Крысолов из Гамельна!
— А где это, мама, Гамельн?
— Смотри, смотри, они уже на голове…
— Ай, что это с ним? Смотри, что делают крысы!
Публика заволновалась; вперед вытягивались шеи; дети и взрослые нетерпеливо вскакивали с мест.
— Что это? Что случилось?
Все видели, как от боли перекосилось мое лицо; я бросил флейту и стал сбрасывать с себя руками грызунов, но новая толпа приливала на место сброшенных, и крысы жадно льнули к моей шее. Я чувствовал нестерпимую боль, а крысы, все ползли, ползли… Я сбрасывал их, они влезали по мне снова, пища и толкаясь, ссорясь, перегоняя друг друга, просовываясь между моими пальцами, когда я их старался скинуть, подлезая под ладонь… Я бросился бежать в конюшню. Меня обступили со всех сторон служащие цирка, товарищи-артисты и с трудом освободили от крыс.
Я подбежал к зеркалу, осматривая в него шею. На ней краснела довольно — глубокая рана, величиною в большую пуговицу. Ее прогрызли крысы…
Как это случилось?
Крахмальным воротничком я натер себе перед представлением шею до крови. Почуяв кровь, крысы приняли мою шею за воловье мясо и стали ее жадно есть…
Я не вычеркнул из своей программы интересного номера «Крысы из Гамельна», но с тех пор, как случилась история с покусанной шеей, перед выступлением стал тщательно осматривать свое тело, — нет ли где на нем ссадины.
Большая клетка с крысами стоит у меня на подоконнике. Крысы, как всегда, предаются своему любимому занятию: они мирно умываются, «волос к волосу кладут». Я прохожу мимо, вспоминаю о коте, которого только что гладил, и зову:
— Кыс, кыс, кыс…
Он подходит, грациозно ступая мягкими бархатными лапками. Я беру его и сажаю рядом с клеткой.
Что за переполох начинается в маленьком крысином домике! С ужасом шарахнулись затворницы от пришельца в противоположный конец клетки и прижались у стен друг к другу. В этой горке живых тел шевелились только усы да шерсть на боках от усиленного биения сердца.
Кот обежал несколько раз вокруг клетки и сел перед крысами. В натуре кошек есть одна черта, общая, впрочем, до некоторой степени, для всех животных: все быстро движущееся раздражает у них нервы и возбуждает аппетит, но как только движение прекращается, кошка равнодушно отходит прочь. Так часто кошка, охотясь за крысой и задушив ее, тотчас же перестает обращать на нее внимания.
Понятно, что едва одна из крыс полезла на товарок, трусливо пряча свою голову между ними, кот зашевелился и бросился на клетку, обнимая ее своими бархатными лапками.
Но крысы сидели, плотно прижавшись друг к другу.
Кот отвернулся и сделал вид, что забыл о крысах, только быстро двигался кончик его хвоста да высовывались то и дело кривые когти. А глаза у хитреца равнодушно сожмурились: знать я вас не знаю — не ведаю.
Вдруг одна из трусишек, плохо державшаяся на верхушке кучки, сорвалась, соскользнула вниз и опять поползла на гору из крысиных тел.
По шкурке кота пробежала волною дрожь. Шкурка на спине нервно подергивалась; уши плотнее прижались к макушке…