Звериной тропой. Дилогия
Шрифт:
Роман снова запнулся, подбирая слова.
– Тётушка Кава, тебе много трудится, чтобы кормить столько гость. Чтобы твой руки было легчить работу от кухни, принимать от мы такой подарок тебе просить!
Это был шедевр на пределе его познаний в языке. Шишагов повернулся и достал из вьюка большой кухонный нож с широким лезвием, выкованный в Дзеяновой кузнице специально для хлебосольной хозяйки. Таким удобно и мясо нарезать, и овощи крошить, а при нужде и голову какому-нибудь козлу снести можно, независимо от того, есть у того рога с бородой, или только усы на бритой
Сутолочный пир удался - люди, быстро и весело сделавшие нужное дело, отмечали его успешное завершение. Довольные, весёлые лица, шутки и раскаты лёгкого, звонкого смеха. Народ припоминал всякие случаи, приключившиеся за время постройки, и человек, давший тому повод, хохотал как бы не заразительнее остальных.
Роман сидел среди строителей, в очередь черпал ложкой из горшка овсяную кашу, запивал лёгким пенистым пивом и с удивлением прислушивался к себе. Десятки незнакомых лиц, шум, гам, снуют на кухню и обратно женщины и девки - а его зверь спокоен, будто кроме Машки кругом ни души нет.
Вспомнив о рысе, вскинулся - а где она? Серая оторва лежала на груде свежих стружек, облепленная кучкой детишек обоего пола и блаженно щурилась, пока маленькие руки чесали и гладили её во всех доступных местах. Даже не обращала внимание на то, что один из белобрысых натуралистов старательно пытался оторвать ей хвост.
Вдруг показалось, что каким-то чудом рядом оказался старый шаман, привиделось его лицо, покрытое морщинистой тёмной кожей, непослушные седые волосы. Откуда-то издалека послышался знакомый голос:
– Ты просто повзрослел, - снова сказал Каменный Медведь, - нет зверя, страшнее того, что кроется в человеческом стаде. И мой народ - не твоя стая, я видел вчера. В нашей для тебя нет места.
– Что мне теперь делать?
– Искать свою. Стаю, которая тебя примет, которую примешь ты.
Похоже, Роман готов принять эту. Остаётся узнать, примет ли здешняя стая приблудного зверя-одиночку.
Съедено угощение, отзвенели песни, народ начал собираться, потянулся к лодкам. Хозяин с хозяйкой провожали каждую группу, кланялись и благодарили за помощь.
Толкались в дно шесты, уходили в темноту лодки, освещая дорогу установленными на носах факелами. Они уже скрылись за речными поворотами, а по воде ещё долго доносились раскаты смеха и пение уезжающих.
Роман сидел на лавке около гостевого дома, смотрел, как разбирают стол (рыжий и Акчей без вопросов и распоряжений включились в работу), как женщины заканчивают убирать остатки снеди, и гладил Маху. На душе почему-то было светло, чисто и спокойно.
Интересный здесь народ. Не заезженный. Сыто живут, но толстяков среди них встречать не приходилось. Работа людям в радость, даже рабы не ждут понуканий, дело делают споро и с охотой. Может быть это потому, что относятся к ним, как к младшим родовичам, и рабство здесь временное? Слишком мало информации.
Вчера Роман говорил об этом с Акчеем. Тот в своей службе пленившему его воину ничего зазорного не видит. Шишагов подумал и объявил - год у него пленник живёт, работает, а после этого Роман его домой отпустит. Рудик пытался в разговор встрять, про пять лет по обычаю рассказать, но был аккуратно оборван:
– Я не обычай, я - как хочу. Тебе обычаю раб быть?
Мальчишка стал красным, как морковка, такие рыжие всегда сильно краснеют.
– Теперь тебе воля. Плохо?
Рудик в ответ только головой затряс - понял.
– Я не хочу раб, но помогать нужна. Потому - год. Потом Акчей сам решать, с мы остался или домой ходить.
Роман уже собирался идти устраиваться на ночлег, когда почуял приближение людей со стороны священного места. Шли четверо, причём один из четверых много легче остальных. Ребёнок?
Шишагов встал и развернулся навстречу идущим. Из темноты вышли Печкур, Кава, немолодая женщина и девчонка лет двенадцати.
– Спасибо тебе, Роман за твои подарки, понравились они нам с хозяйкой моей... Печкур мялся, толком не зная, как продолжить, и языкастая супруга пришла на помощь мужику:
– В хозяйстве твоём бабьих рук не хватает, а сам ты по великой скромности попросить о помощи не хочешь. Прими в дар от нашего рода эту женщину и дочку её, они тебе всю работу по хозяйству делать будут. Не гляди, что немолода годами, руки у неё проворные - шить, стирать и кашеварить она мастерица. Дочка её вышивальщица хорошая, через пару годков и постель согреть сможет.
Печкур осмелел, подхватил:
– Прими ещё холста доброго кусок, чтобы было ей из чего шить, и обереги на пояс. Ещё, эта, еда вот, - он подтолкнул изрядных размеров корзину.
Роман растерянно оглянулся, и как по волшебству за его плечом из мирового эфира выпал рыжий пройдоха, шепнул - благодари, это ответный дар, не примешь - подумают, мало предложили, следующий раз троих приведут.
"Припёрли к стене, ёлки-палки. Хотел как лучше..."
– Я очень спасибо вам такой дар! Может быть, много велик он, чем мой маленький подарки?
Попытка не прошла - в два голоса хозяева убедили гостя, что таких чудесных и нужных вещей, как полученные ими, даже гости из Сканды на торг не привозят. Это да, стальных вставок в трофейном оружии Роман не нашёл. Пришлось принимать тётку с дочкой, только что с ними теперь делать?
Хозяева откланялись и удалились к своему дому, а подарок остался ждать своей участи рядом с чужеземцем. Обе держали в руках узелки, у тётки большой, у девчонки поменьше.
– Имя вас как?
Тётка не поняла вопроса, ребёнок смекнул быстрее и торопливо зашептал матери перевод.
– По разному зовут, каждый хозяин на свой лад, - вздохнула мать.
– Здесь Прядивой звали. Дочку Лаской зову. Проворная шибко.
– Ночь, спать время. Утром говорить. Рудик, Акчея возьми, шкуры, угол для них отгородить. Там пока будут.