Зверобой (Художник Г. Брок)
Шрифт:
— Уа-та-Уа не бледнолицая; у нее красная кожа, красное сердце, красные чувства. Все красное. Она должна таскать малыша.
— Каждая женщина охотно носит своего ребенка, — сказала Гетти улыбаясь, — и в этом нет никакой беды. Но вы должны любить Уа, быть ласковым и добрым с нею, потому что сама она очень ласкова и добра.
Чингачгук важно кивнул головой в ответ и затем, по-видимому, решил, что тему эту лучше оставить. Прежде чем Гетти успела возобновить свой рассказ, послышался голос Зверобоя, призывавший краснокожего друга в соседнюю комнату. Змей поднялся со своего места, услышав этот зов, а Гетти вернулась к сестре.
Глава XIV
Подойдя к другу, делавар прежде всего поспешил освободиться от своего цивилизованного наряда и снова превратился в индейского воина. На протест Зверобоя он ответил, что ирокезам уже известно о присутствии в «замке» индейца. Если бы делавар и теперь продолжал свой маскарад, ирокезам это показалось бы более подозрительным, чем его открытое появление в качестве члена враждебного племени. Узнав, что вождю не удалось проскользнуть в ковчег незаметно для преследователей, Зверобой перестал спорить, понимая, что скрываться дальше бесполезно. Впрочем, Чингачгук хотел снова появиться в облике сына лесов не только из одной осторожности: в основе его решения лежало более нежное чувство. Ему только что сообщили, что Уа-та-Уа на берегу озера, как раз против «замка», и вождю было отрадно думать, что любимая девушка может теперь видеть его. Он расхаживал по платформе в своем легком туземном наряде, словно лесной Аполлон, и сотни сладостных мечтаний проносились в его мозгу и смягчали его сердце.
53
Перевод Л. Рубинштейна.
Все это ровно ничего не значило в глазах Зверобоя, думавшего больше об очередных насущных заботах, чем о нежных причудах любви. Он напомнил товарищу, насколько серьезно их положение, и пригласил его на военный совет. Собеседники сообщили друг другу все, что им удалось выведать во время предшествующих бесед. Чингачгук узнал всю историю переговоров о выкупе и, в свою очередь, сообщил Зверобою о том, что ему рассказала Гетти. Охотник принял близко к сердцу заботы своего друга и обещал ему во всем помочь.
— Это наша основная задача, Змей, да ты и сам это знаешь. В борьбу за спасение «замка» и дочек старого Хаттера мы вступили случайно. Да, да, я постараюсь помочь маленькой Уа-та-Уа, которая поистине самая добрая и самая красивая девушка вашего племени. Я всегда поощрял твою склонность к ней, вождь; такой древний и знаменитый род, как ваш, не должен угаснуть. Я очень рад, что Гетти встретилась с Уа-та-Уа, потому что если Гетти не слишком хитра, зато у твоей невесты хитрости и разума хватит на обеих. Да, Змей, — сердечно рассмеялся он, — сложи их вместе, и двух таких умных девушек ты не найдешь во всей колонии Йорк.
— Я пойду в ирокезский лагерь, — серьезно ответил делавар. — Никто не знает Чингачгука, кроме Уа, а договор о жизни и скальпах должен быть заключен вождем. Дай мне диковинных зверей и позволь сесть в челнок.
Зверобой опустил голову и начал водить концом удочки по воде, свесив ноги с края платформы и болтая ими, как человек, погруженный в свои мысли. Не отвечая прямо на предложение друга, он, по обыкновению, начал разговаривать сам с собою.
— Да, да, — говорил он, — должно быть, это и называют любовью. Мне приходилось слышать, что любовь иногда совсем помрачает разум юноши и он уже не в состоянии что-либо соображать и рассчитывать. Подумать только, что Змей до такой степени потерял и рассудок, и хитрость, и мудрость! Разумеется, надо поскорее освободить Уа-та-Уа и выдать ее замуж, как только мы вернемся домой, или вождю от этой войны не будет никакой пользы. Да, да, он никогда не станет снова мужчиной, пока это бремя не свалится с его души и он не придет в себя. Змей, ты теперь не способен рассуждать серьезно, и потому я не стану отвечать на твое предложение. Но ты вождь, тебе придется скоро водить целые отряды по военной тропе, поэтому я
— Уа! — воскликнул индеец.
— Ну да, Уа. Я хорошо понимаю, что все дело в Уа, и только в Уа. Право, Змей, я очень тревожусь и стыжусь за тебя. Никогда я не слышал таких глупых слов из уст вождя, и вдобавок вождя, который уже прославился своей мудростью, хотя он еще молод и неопытен. Нет, ты не получишь челнок, если только голос дружбы и благоразумия что-нибудь стоит.
— Мой бледнолицый друг прав. Облако прошло над головой Чингачгука, глаза его померкли, и слабость прокралась в его ум. У моего брата сильная память на хорошие дела и слабая на дурные. Он забудет.
— Да, это нетрудно. Не будем больше говорить об этом, вождь. Но если другое такое же облако проплывет над тобой, постарайся отойти в сторону. Облака часто мешают даже на небе, но когда они помрачают нам рассудок, то это уже никуда не годится. А теперь садись со мною рядом, и потолкуем немного, что нам делать, потому что скоро сюда явится посол для переговоров о мире или же нам придется вести кровавую войну. Как видишь, эти бродяги умеют пользоваться бревнами не хуже самых ловких сплавщиков на реках, и им нетрудно будет нагрянуть сюда целой ватагой. Я полагаю, всего умнее будет сложить товары старика Тома в ковчег, запереть «замок», а в ковчеге уплыть. Это подвижная штука, и с распущенным парусом мы можем провести много ночей, не опасаясь, что канадские волки отыщут дорогу в нашу овчарню.
Чингачгук выслушал этот план с видимым одобрением. Было совершенно очевидно, что, если переговоры закончатся неудачно, ближайшей же ночью должен последовать штурм. Враги, конечно, понимали, что, захватив «замок», они завладеют всем его содержимым, в том числе и вещами, предназначенными для выкупа, и в то же время удержат в своих руках уже достигнутые преимущества. Необходимо было принять какие-нибудь меры, ибо теперь, когда выяснилось, что ирокезов много, нельзя было рассчитывать на успешное отражение ночной атаки. Едва ли удалось бы помешать неприятелю завладеть челноками и ковчегом, а под прикрытием ковчега нападающие были бы так же хорошо защищены от пуль, как и гарнизон «замка». Одно время мужчины предполагали затопить ковчег на мелководье и отсиживаться в «замке», убрав челноки внутрь. Но, поразмыслив немного, они поняли, что этот способ обороны обречен на неудачу: на берегу легко было собрать бревна и построить плот любых размеров. А ирокезы непременно пустили бы в ход это средство, понимая, что настойчивость их не может не увенчаться успехом. Итак, по зрелом обсуждении, два юных дебютанта в искусстве лесной войны пришли к выводу, что ковчег является для них единственно надежным убежищем. О своем решении они немедленно сообщили Юдифи. У девушки не нашлось серьезных возражений, и все четверо стали готовиться к выполнению своего плана.
Читатель легко может себе представить, что имущество Плавучего Тома было невелико. Две кровати, кое-какое платье, оружие, снаряжение, кухонная утварь, а также таинственный и лишь до половины обследованный сундук представляли собою самое существенное. Все это вскоре собрали, а ковчег пришвартовали к восточной стороне дома, чтобы с берега не заметили, как переносят вещи. Решили, что не стоит сдвигать с места более тяжелые и громоздкие вещи, так как они вряд ли понадобились бы в ковчеге, а сами по себе не представляли большой ценности.
Переносить вещи приходилось с величайшими предосторожностями. Правда, большую часть их удалось передать в окно, но все же прошло не меньше двух или трех часов, прежде чем все было кончено. Тут осажденные заметили плот, приближавшийся со стороны берега. Зверобой немедленно схватил трубу и при ее помощи убедился, что на плоту сидят два воина, видимо, безоружные. Плот подвигался очень медленно; это давало важное преимущество обороняющимся, так как ковчег двигался гораздо быстрее и легче. В распоряжении обитателей «замка» оставалось достаточно времени, чтобы подготовиться к приему опасных посетителей; все было закончено задолго до того, как плот подплыл на близкое расстояние. Обе девушки удалились в свою комнату. Чингачгук стал в дверях, держа под рукой несколько заряженных ружей. Юдифь следила в окошечко за всем происходящим. Что касается Зверобоя, то он поставил табурет на краю платформы и сел, небрежно держа карабин между коленями.