ЗвеРра
Шрифт:
— Можно я тебя спрошу, ты не обижайся, ладно? — попросил Марк. — Это вопрос невежды из другого мира.
— Начало настораживает, — фыркнула Илса весьма ехидно. — Ну, спрашивай, раз хочешь.
— У тебя, я вижу, обувь на ногах. А Птека и его родственники босиком ходят, коготками цокают. Я думал, в ЗвеРре все, как они, с когтями…
— Ага, ты заподозрил, что у меня лисьи лапки? — Илса от души расхохоталась и, подцепив одну туфельку другой, скинула. Поболтала голой ступнёй, вполне человеческой, узкой и маленькой, с аккуратными
Марк хотел спросить, почему тогда Птека — другой, и кто ещё в ЗвеРре носит обувь, и нет ли горожан с копытцами, но рисунок лунного ковра на полу изменился: кто-то закрыл собой часть ставня со стороны улицы.
Илса это тоже заметила, сжалась пружиной, романтическое платье исчезло, словно было соткано из тумана, и оконные сквозняки разметали его на призрачные лохмотья. Обтягивающий, как вторая кожа, наряд, пушистая белая куртка, сапожки — собранная девушка из обезумевшей ЗвеРры, не дающая себя в обиду.
Тот, кому луна светила в спину, внимательно рассматривал комнату в завитки прорезей. Скрипнула открываемая рама.
Сквозняки донесли до Марка запах. Совершенно звериным, обострившимся чутьём Марк узнал его: так же пахло росомахой в Зубровом Замке. Голова у Марка была ясная-ясная и холодная, как лунная ночь в ЗвеРре.
Марк скосил глаза на Илсу. Та отрешённо застыла в ожидании, готовая развернуться в любой момент тугой пружиной. Только боевого азарта в ней не ощущалось, лишь усталая, привычная готовность дорого отдать свою жизнь.
Марка же, наоборот, почему-то переполняло яростное стремление вцепиться в горло тому, кто прервал их беседу — и испортил тихую ночь. Ему было нестерпимо обидно. Бешенство клокотало в каждой клеточке, зубы ныли от желания укусить.
Ставень хрустнул: створки начали открываться.
В комнату чёрной тенью, ночным кошмаром просочился звеРрюга. Мягко спрыгнул на пол.
И завыл дико, захлёбываясь, вой перешёл в булькающий хрип. Марк, не тратя времени на ожидания и размышления, схватил из камина закипающий чайник и, тигриным прыжком приблизившись к окну, обрушил на голову росомахи и чайник, и кипяток. А потом вцепился в горло ошпаренному противнику и стал душить.
Но ярости, угнездившейся в Марке, было этого мало, — не отдавая себе отчёта, в том, что делает, он вцепился звеРрюге в ухо зубами, с наслаждением чувствуя, как сминается под сомкнутыми клыками хрящ, рвутся сосуды, брызгая горячей кровью.
— Хва-а-а… а-а…а…ы…ы… — достаточно внятно прохрипел звеРрюга, на глазах превращаясь из росомашьей ипостаси во вполне людскую.
Марк почувствовал, как Илса пытается его оттащить.
— Марк, ты его сейчас прикончишь! А ты его и так победил! Он твой! — кричала она. — Он тебе живой нужен! Вспомни,
На волне боевого азарта не вполне понимая, зачем ему сдался живой звеРрюга, когда его можно убить и съесть, Марк, нехотя, но всё-таки выпустил добычу.
ЗвеРрюга лежал на полу у его ног и тихо хрипел, пытаясь отдышаться.
А Марк брезгливо выплёвывал шерстинки, прилипшие к языку. Чувствовал он себя странно. "Майк Тайсон отдыхает… " — подумал он, остывая. — "Не побиться ли и мне, в числе прочих, за почётный титул Царя Царей, тьфу ты, ЗвеРря ЗвеРрей? Шансы неплохие".
— Что мне теперь с ним делать? — сердито спросил Марк, отплевавшись.
— Можешь его спрашивать, — он будет отвечать. Теперь он тебе подчиняется. Можешь послать его в булочную. Он пойдёт. Но свежих булочек в итоге не гарантирую.
Илса плотно затворила ставень и раму, предварительно убедившись, что ночной гость был один и на карнизе окна никто не скучает. Зажгла лампу и поставила на столе. После сумрака свет показался необычайно ярким.
— Можешь поселиться в его логове. И он тебя не тронет. О-о, кстати: прикажи ему на меня не нападать. На всякий случай. Я же его не побеждала.
— Первое: эту девушку ты не трогаешь! — послушно скомандовал Марк. — Второе: ты шёл по моему следу или случайно на нас напал?
— Шлучайно… — проскулил звеРрюга.
— Артефакт у вас?
— Не жнаю.
— Росомахи убили оленей?
— Не росомахи. Больно. Плохо. Уй-й-й…
Сейчас он казался нестрашным. Даже жалким. Просто вонючим, — а отнюдь не вонючим омерзительно. Исчез тот затягивающий, парализующий жертву ужас, которым от него веяло сначала.
— Мне его связать? — спросил Марк у Илсы.
Та пожала плечами.
— Не надо, мне кажется. Ему и без того мерзко.
Со звеРрюгой, распростёртым на полу, действительно происходило что-то странное. Он заскулил и начал превращаться: то в росомаху, то в человека, то снова в росомаху. Видно было, что делает он это помимо собственной воли, и превращения идут очень болезненно. Кривые лапы росомахи скребли пол, человек бился в судорогах, затихая и снова дёргаясь. Шерсть покрывала его, но пятнами, звериные когти проступали на человеческих пальцах, росомашья морда оборачивалась искажённым страданием лицом — и снова становилась звериной.
Марка затошнило от зрелища, он поискал взглядом, чем бы его остановить — увидел кувшин для умывания, стоящий рядом с тазиком. И окатил бедолагу ещё раз, но теперь не кипятком, а холодной водой.
ЗвеРрюга тоненько взвизгнул и затих. В росомашьем облике.
— Что это было? — тоскливо спросил Марк. — Мне достался припадочный экземпляр? Или они все такие трепетные?
— Не знаю… — Илса присела около звеРрюги, погладила мокрую голову.
— Смотри, руку откусит! — предупредил Марк. — Потом не жалуйся.