Звезда цесаревны. Борьба у престола
Шрифт:
— Меншиков? — спросил Филипп, внимательно прислушивавшийся к разговору. — Тот, который царевича подвёл?
Глазёнки его сверкали, и голос дрожал от волнения. Мать с испугом приказала ему знаком смолкнуть, но было уже поздно: Зося услышала замечание внука и, широко раскрывая свои подкрашенные глаза, обратилась к дочери с вопросом:
— Откуда мальчик выучился политиканствовать? Напрасно ты не высечешь его за то, что он позволяет себе говорить о том, о чём не имеет ни малейшего понятия... Это может иметь и для него, и для всех вас скверные последствия... И всё это потому, что вы живёте в этой противной, затхлой, грубой и глупой Москве... в России можно жить только
— А вы были в Варшаве? — поспешила дать разговору другой оборот Лизавета.
— Была. А что? Я туда приезжала в таком важном обществе, что меня принимали, как царицу, праздники устраивали в мою честь... а когда я на бале у короля протанцевала мазурку, все чуть с ума на сошли от восторга... поляки такая прелесть! А как очаровательны польки, как они умеют одеваться к лицу!.. Но ты-то, ты-то как одета, моя бедная дочурка! — вскричала она вдруг, оглядывая дочь с ног до головы и всплескивая руками. — В сарафане, точно русская баба!
— Да я и есть русская баба, — возразила с улыбкой Лизавета.
— Ах, не говори так, пожалуйста! Ты — дочь пани Стишинской, какая же ты баба! Теперь я понимаю, почему ты мне показалась такой старой! Ведь если нас рядом поставить, всякий примет тебя не за дочь мою, а за мать, право! — продолжала она, самодовольно оглядывая свою расфранчённую в топорчащиеся фижмы фигуру, длинный на костях лиф, до того тесно сжимавший ей стан, что низко открытая грудь её высоко поднималась к горлу. К её пышному напудренному парику была приколота крошечная соломенная шляпа, покрытая лентами, цветами и перьями; из-под довольно короткой юбки выглядывали светлые башмаки на высоких каблуках, и вся она была увешана гремящими и звенящими при каждом движении финтифлюшками из золота с драгоценными каменьями; на поясе у неё висело опахало, бархатный мешочек, флакон с духами и с солями, а в руке она держала длинную трость с золотым набалдашником.
Когда она приехала, дочь пригласила её войти в дом, но она предпочла оставаться в саду и заняла своей расфуфыренной особой почти всю скамейку, стоящую под большим развесистым дубом, так что Лизавета еле-еле поместилась на краешке. Озадаченный неожиданным явлением, смущённый словами чудной бабушки, Филипп отошёл в сторонку и продолжал издали на неё смотреть и слушать с возрастающим недоумением.
«Неужели эта кикимора мама моей мамы?» — спрашивал он себя с тоскливым чувством гадливого страха перед таким заморским чудищем.
А между тем на этот раз Зося приехала с выгодным предложением для своей цурки. Не хочет ли она поступить в старшие камер-юнгферы к цесаревне Елизавете Петровне? У пани Стишинской так много связей во всех дворцах, что устроить это ей ровно ничего не стоит.
— Я замужем, маменька, — возразила Лизавета, — у меня муж, сын, дом, хозяйство, моя благодетельница Авдотья Петровна ещё жива, зачем же мне идти служить к чужим?
— Да я и мужа твоего могу пристроить на выгодное место при дворе... У нас самое маленькое место приносит больше дохода, чем большое имение, вот увидите!.. Князь Александр Данилович недоволен одним из камердинеров царевича Петра Алексеевича... Когда я про это услышала, тотчас же вспомнила про вас... ведь я тебя люблю, моя дочурка, ты моя кровь! — прибавила она, театральным жестом раскинув руки и поднимая их к небу, как бы призывая его в свидетели своих заверений, а затем она продолжала совсем другим тоном: — Все думают, что я утратила доверие фамилии Меншиковых с тех пор, как поступила к возлюбленной Ягужинского, и пусть себе так думают, нам именно это и надо, —
Им ли этого не знать, когда на детей этих возлагалось упование всего русского народа!
— Мой муж был бы очень счастлив служить царевичу, — сорвалось бессознательно с языка Лизаветы.
— Ну, и прекрасно, — прервала её Зося, не давая окончить фразы и поднимаясь с места. — На днях я к вам опять заеду, приготовь мне ответ от твоего мужа, и чтоб долго не медлил: до сих пор никто ещё не знает, что решено сменить камердинера, но как узнают, столько будет желающих занять его место, что мне уже будет гораздо труднее за вас хлопотать.
Лизавета не возражала. Неожиданное предложение пробудило такое множество мыслей в её уме, что она не знала, на чём остановиться. Не дальше как на прошлой неделе муж её горевал с приятелями, что возле царевича Петра нет никого из них... что в случае надобности не через кого что-либо узнать из того, что происходит во дворце детей мученика Алексея, надежды русских людей, некому предупредить опасность, некому спасти того, на которого столькие смотрят как на будущего царя... И при этом все соглашались с тем, что опасность должна наступить скоро... Что решит Пётр Филиппович, она даже и представить себе не могла, но знала, что, во всяком случае, не имеет права отвечать за него и не должна ничего от него таить.
Праксин был в своём подмосковном хуторе, и его ждали в Москву на этой неделе. Он должен был непременно приехать ко дню рождения их сына, 10 июля, чтоб отпраздновать дорогой для них всех день, а затем, как всегда, ехать в костромское лесное имение, где он обыкновенно оставался до осенней распутицы. В этот день к ним соберутся друзья, которым он, без сомнения, передаст сделанное ему предложение... Что-то они на это скажут? Что решат? Неужели найдут, что он не имеет права отказываться от возможности принести пользу общему делу? Неужели скажут, что он должен, не задумываясь, всё бросить, чтоб кинуться очертя голову в страшный омут политической интриги, из которого никто из участников может не выбраться.
Мысль эта была так ужасна, что леденила ей кровь и сжимала сердце, точно клещами, но отогнать её от себя прочь она была не в силах и провела такую мучительнобессонную ночь, что на другой день поднялась с постели, побледнев и осунувшись, точно после болезни. Все домашние вместе с Авдотьей Петровной приписали это посещению её матери и покручинились промеж себя, что Господь такой им наслал крест, от которого одна только смерть может избавить.
Увы, Лизавета не ошиблась в своих предположениях: муж её отнёсся к предложению своей тёщи так серьёзно, что, прежде чем ответить на него, созвал на совещание всех своих друзей.
И решено было единогласно ему собою пожертвовать для святого дела, не упускать случая приблизиться к сыну покойного цесаревича.
— А я-то как же? — с замирающим сердцем спросила Лизавета, когда, после ухода гостей, муж пришёл сообщить ей результат совещания.
— И ты должна нам помогать. Если оба мы будем в самом пекле вельзевулова царства, ты при цесаревне, дочери Петра, а я при его внуке, да с помощью твоей матери, от которой можно узнавать про козни Меншикова, сама посуди, какая от этого произойдёт великая польза для государства Российского! — сказал он, устремляя на неё полный мольбы и страха перед её недоумением взгляд.