Звезда флибустьера
Шрифт:
— И однажды вы снялись с якоря и уплыли навсегда?
— Эй.
— И начали совершать набеги на англичан?
— Только после того, как началась война и я стал получать официальные письменные указания из Мэриленда.
— А до войны?
Аннетта не отстанет, пока не узнает всего, что хочет знать. Джон Патрик налил себе еще бокал вина. Она едва пригубила свой и почти не притронулась к еде.
— А до войны я плавал на торговых судах.
Это была правда. Он возил оружие в колонии, но за это ему платили. Иногда.
Серые глаза смотрели на него недоверчиво. Джон Патрик чувствовал, что собственный
Он разрезал цыпленка, на, этот раз вполне съедобного. Окончив, он с торжествующим видом взглянул на Аннетту и положил ей кусок белого мяса на тарелку. Она улыбалась.
— Вы возвратили мне веру в ваше мастерство.
— Веру?
— Она существенно была подорвана в прошлый раз, когда цыпленок взял над вами верх.
— Но этот оказался очень податливым.
Аннетта едва не рассмеялась, но сдержалась, хотя это было неподдельное веселье. Но все-таки ей не удалось победить себя, и Аннетта громко прыснула. Он еще никогда не слышал, чтобы она смеялась, и пришел в восторг. Веселье оказалось заразительным, и вскоре оба едва не падали от смеха.
Овладев собой, он взглянул Аннетте в глаза и увидел в них то же самое желание, что внезапно охватило все его существо. Теперь, во всяком случае, он знал, что рухнул барьер, который она с таким старанием возводила между ними. Их жар был взаимен.
Аннетта уже не улыбалась, но взгляд ее стал мягким и нежным. Он так любил этот взгляд, хотя теперь и понимал, что ее мягкость и нежность — оборотная сторона силы. И вот этой ее чертой он и восхищался больше всего.
Восхищался?
Любил.
Он был потрясен этим открытием. Он с самого начала хотел ее. Она ему чрезвычайно нравилась, и с каждым днем все больше, но любить?
Он протянул ей правую руку. К его удивлению, она приняла ее. Они вдруг встали, забыв об ужине. Очутившись в его объятиях, Аннетта обхватила его за шею, и они поцеловались, изнемогая от желания. Аннетта была не готова к неотступной жажде, сжигавшей ее, к боли желания, которое овладело телом, странно сейчас отчужденным от нее самой. Восстание чувств, к которому они медленно шли последние несколько дней, свершилось. Ей показалось, что мир покачнулся. Поцелуй Джона Патрика стал жадным и настойчивым, и Аннетта утонула в море неведомых ранее ощущений. Он тесно прижал ее к себе. Казалось, все изгибы и формы ее тела точно соответствовали его фигуре, словно природа их «отливала» с заранее обдуманным расчетом. Он скользнул губами по ее щеке, желание пронзило ее, растворяя недоверие и сдержанность.
— Красавица Аннетта, — прошептал он, и это сладостной мелодией прозвучало у нее в ушах.
Аннетта прерывисто вздохнула, стараясь овладеть собой, подавить бурю желаний, сотрясавших ее, утихомирить свои предательские чувства, но каждое его прикосновение снова и снова зажигало огонь в крови. Она провела пальцами по его лицу. Неистовая, беспредельная нежность затопила ее, и она поняла, что пропала. Она еще могла сдержать страсть, но была бессильна против любви.
Джон Патрик прихватил губами ее пальцы, слегка покусывая кончики, а потом изо всей силы прижал ее к себе. Она почувствовала, что его руки расшнуровывают лиф платья. Он приподнял с ее груди цепочку с брошью.
— Всегда ее носи, — сказал Джон Патрик.
— Это брошь моей матери, единственное, что мне от нее осталось. Я ее едва не потеряла, когда сломалась застежка, но отец попросил ювелира приделать к ней цепочку. Она уцелела и во время пожара.
— Она прекрасна так же, как ты сама.
Аннетта посмотрела на Джона Патрика и взяла его за руку, хотя этот жест можно было расценить как приглашение. Джон Патрик колебался, его лицо выразило нерешительность.
— Вы уверены, что хотите этого, прекрасная леди? — спросил он.
Его колебание развеяло все ее сомнения. Если бы он стремился только к обладанию, она бы еще смогла оттолкнуть его. Но теперь она была очень, очень уверена в том, чего ей хочется.
— Эй, — ответила Аннетта.
Он с нежностью расстегнул последние пуговицы на лифе. Его пальцы немного дрожали: он и сам не так уж решителен, каким ей показался. Он снял с нее юбку, затем сорочку и коснулся губами ее груди, а его руки медленно и постепенно продолжали освобождать ее от одежды. Он вынул гребень из ее волос, позволив им свободно упасть на плечи, осеняя лицо. Наверное, она должна была застыдиться, но ее завораживали собственнический огонек в его глазах и, нежная сейчас, его кривоватая улыбка.
— Ты в самом деле прекрасна. Так прекрасна! — восхитился он, но Аннетта и чувствовала себя прекрасной. Он гладил ее тело, и ее охватил трепет. Джон Патрик поднял ее на руки и посадил бережно на кровать, сел сам, снял сапоги и стал расстегивать лосины, а она смотрела на него, не отрываясь.
Не сняв рубашки, он наклонился и покрыл ее тело быстрыми поцелуями. Ей захотелось вскрикнуть от острой потребности, еще не вполне понятной. Их глаза встретились, и в ее взгляде он прочел ответ на немой вопрос.
— Сначала будет больно, — прошептал он.
Но ей было все равно. Сейчас, рядом с ним, она могла думать только о его близости, его теле. Ей хотелось, чтобы он завершил то, что начал. Она прижималась к нему. «Джон Патрик», — прошептала она дрожащим голосом.
Он вошел в нее, и она, почувствовав внезапную боль, вскрикнула. Он остановился. Боль затихла. Она обняла его и прижала к себе в смутной жажде осуществления. Движения его были медленны, и она внезапно обрела ощущение полноты и цельности, а потом, к своему удивлению, даже нечто вроде удовольствия. Она прижалась к нему всем телом, и ее затопили волны радости. Она уже совсем не чувствовала боли, тело отвечало все ускоряющемуся ритму его движений. Он застонал, а ей показалось, что она вся, словно комета, рассыпалась в потрясающей, огненной вспышке наслаждения.
Джон Патрик долго еще не выпускал Аннетту из объятий. Они молчали. Это было блаженство — обнимать ее, чувствуя ее щеку у своей груди, прислушиваясь к ее легкому дыханию. Впервые, ведя отсчет с той проклятой поездки в Глазго, он ощущал в душе мир и покой. Ненависть, что сопутствовала ему все эти годы, исчезла. Он крепче обнял Аннетту, и ему послышался звук, похожий на мурлыканье.
Джон Патрик запутался пальцами в ее волосах. Какое же счастье для него — встреча с этой маленькой роялисткой. Это слово больше не вызывало гнева. Он знал, что отныне никого не будет судить в зависимости от ярлыков, даваемых людьми своим ближним.