Звезда Гаада
Шрифт:
— Расчёт был, что ты или сломаешься, или решишься принять Тьму. Я намеренно ломал тебя. И что ты разъярилась — и дала мне отпор, что даже убить меня пыталась — это естественная реакция замученного человека на его врага и мучителя.
Мы сколько-то молчали, глядя куда-то в сторону окна. Я знаю: я подсмотрела.
— Человек порою противится Тьме. И принять её может лишь стоя на краю. Только ради крайней защиты. Не всем нравится просто мучить других. Но немногие отказываются мстить. В этом ты можешь даже собой гордиться. Хотя твой характер опасен для жизни.
Грустно усмехнулась:
— А твоя жизнь разве не опасна?.. Для жизни?..
— Старейшины
— Я не могу обойтись только исцелением людей и мест?!
И запоздало вспомнила, как почернели мои крылья во время поединка с ним. Когда я подчинилась Тьме. Позвала её на помощь себе, вымолила слияние с ней. И очутилась на грани безумия. Мерзкое ощущение! Ощущение тогда и ощущение потом, когда я отрывисто вспоминала себя во время той схватки отличались. Это разные ощущения, когда ты объят Тьмой или смотришь на неё со стороны. Изнутри все действия естественны. Разрушать привычно. Пугать приятно. Убивать хочется. Разрушать, разрушать, разрушать… чью-то силу. Чью-то веру. Чью-то гордость. Чью-то волю. Чьё-то тело. И чью-то жизнь наконец. И пространству вокруг достанется. А потом пьянящий азарт и эта жуткая тяга причинять боль и вред спадают. Тогда становится жутко. Нет, пожалуй… я ненавижу Тьму!
Но… если крылья мои почернели… я смогу принять только Тьму в свои тело и душу?.. Только Тьму теперь?!
Невольно оглянулась. Крыльев сразу не увидела. А от волнения не смогла их вызвать.
— Ты изначальная, — спокойно сказал Гаад, снова догадавшись о моих мучениях и причине их, — Твои крылья красные. Ты должна научиться и принимать Свет, и принимать Тьму в себя, должна научиться творить ими. Даже если душа твоя противится Тьме и не привыкла впускать много её в себя.
— Но когда мы дрались мои крылья стали чёрными!
— Разве?.. — он удивлённо поднял брови.
Чуть помолчав, спросила:
— А ты… ты видел, как крылья Кайера стали чёрными, когда он хотел убить нас?..
Гаад недоумённо качнул головой.
— Странно… почему я это увидела, а ты — нет?..
— Тебя это пугает? — внимательный взгляд на меня.
— Нет, просто странно, — чуть помолчав, всё же призналась, — Нет, если честно, меня это пугает. И всё непонятное, что случилось со мной.
— Ты привыкнешь, — спокойная улыбка. Или даже немного грустная, — И вообще, ты ведь здесь на время. Все люди, пришедшие с других миров, уходили. Хотя все они — о которых я знал — были Посланниками. А ты почему-то пришла изначальной.
— Но ты же сам… — начала и осеклась.
Он и так переживал из-за этого. Вот, в моём сне, увиденном возле Блага, Гаад даже пытался себя убить, умереть в пустыне, когда слишком долго все мучались из-за отсутствия Посланников. А я ему напомнила!
— Да, я сам просил, чтобы Посланников больше не было, — горькая усмешка, — Ты тут не причём. Это всё моя вина. И что мир мы не можем толком уберечь. И что ты не можешь сделать всего, что могут сделать только Посланники. Ты ни при чём, — чуть помолчав добавил, нахмурившись, — Ты и так спасаешь тех, кого можно не спасать. И, кажется, даже не нужно. Хватит с тебя и этого. Того груза, который ты сама взваливаешь на себя.
Какое-то время притворялась, будто изучаю свои ногти. Кстати, отросшие. И под одним трава застряла — помогала Карсту салат резать, а потом уменьшать, когда совсем невмоготу стало от голода. Прямо рукой из тарелки цапнула. Добрый белокрылый ворчать не стал. Пленника выглянул позвать на перекус. Благо, что хозяин Чёрной земли в тот вечер был в отключке. То есть, ничего хорошего в этом нет. Но Тай хоть поел спокойно. Пока временно разбрелись на обед другие чернокрылые.
Потом украдкой посмотрела на Гаада. Он вдруг повернулся ко мне, будто почувствовал. Сейчас, когда он уже очнулся и сколько-то проявил способность трезво мыслить и говорить, когда уже сам подтянулся к спинке кровати, я могла уже почти успокоиться. Кажется, он на поправку идёт. И всё-таки выбрал жизнь. Тайаелл говорил, что от его выбора всё и будет зависеть. Но он же очнулся!
Сейчас, когда волнения чуть улеглись, я почувствовала смущение и какую-то долю благодарности. Что этот парень столько возился со мною, пытаясь обучить. И досаду вдруг почему-то ощутила. Что я для него просто ещё одна из новичков. Что он «просто делает своё дело».
Какое-то время мы смотрели друг другу в глаза.
«Жаль, что твоя мечта о звезде интересует тебя. И только твоё дело ещё интересует тебя. И ничего другого впустить не хочешь в свою жизнь»
Гаад немного прищурился, как-то странно смотря мне в глаза.
«И почему я так переживаю из-за того, что тебе дела до меня особого нет?..»
— Я говорил о тебе, — вдруг тихо произнёс парень, продолжая как-то странно серьёзно смотреть на меня.
— Что?..
Он же ничего сейчас не сказал! Долго молчал! Или… это последний проблеск сознания умирающего перед тем, как его душа оторвётся от тела?
— Тогда я сказал, что ты — моя звезда, — проворчал чёрный хранитель.
Кажется, я слишком долго молчала. Но что я должна была сказать?.. Когда он вдруг начал бредить? Когда он опять вернулся своими мыслями к этим далёким и холодным звёздам! И… когда мне мучительно хотелось поверить, что он сейчас говорит обо мне.
Он вдруг продолжил, продолжая смотреть мне в глаза:
— Я подумал… Я, наверное, так никогда и не смогу создать свою звезду на небе. Но на земле я нашёл что-то другое, что сияет по-своему. И светится даже в темноте.
Недоумённо моргнула.
«Это как-то… похоже на признание в любви?.. Но… ему-то с чего?..»
Гаад потупился. Потом быстро заглянул мне в глаза. Чего-то в них не найдя, ответа не дождавшись никакого, глубоко вздохнул и отвернулся. Долго молчал, пока я мысленно проклинала звёзды его мира за то, что он даже после смерти очнувшись говорит только о них. Он же всё-таки умер. Он умирал по-настоящему. Вот, даже сердце не билось несколько часов. Даже при том, что он — хранитель Равновесия, а они более стойкие, чем люди — он ведь по-настоящему умирал от ран, нанесённых мной!
Шумно выдохнув, он оторвался от спинки, подался вперёд.
И в лицо нам вдруг плеснул прохладный ветер.
Дёрнулась, огляделась. Дома не было. И мы сейчас были где-то в лесу, так что он сидел, прислонившись спиной к старому дубу, а я — возле. Только его ладонь лежала на моём подоле.
— Мне надо тебя коснуться, чтобы переместиться. Или твоей вещи. Так проще.
— Но… — начала было возмущаться, но, покосившись на него, замерла.
Парень сейчас был очень грустным. То есть, хранитель. Он же хранитель давно. Кажется, что-то говорил про три столетия или около того?.. А Тайаелл — про семь.