Звезда Ирода Великого
Шрифт:
— Но я не понимаю, почему тогда… — больше растерянно, чем горячо начал было Фазаель, но Антипатр не дал ему договорить.
— Ты все понимаешь, Фазаель, — сказал он строго, — иначе судьба брата не вызывала бы в тебе беспокойства. Сила и реальная власть на нашей стороне. Мы можем поступить очень просто: ввести в храм солдат, разогнать или взять под стражу членов Синедриона и заставить Гиркана объявить Ирода свободным от суда. Да, толпы людей попытаются встать на их защиту, но разве у нас не хватит солдат, чтобы рассеять толпы?! Ты все это знаешь, Фазаель, — так почему же ты в тревоге?
Фазаель опустил
Помолчав, Антипатр продолжил, скрестив на груди руки и глядя в пол. Голос его звучал глухо, он говорил словно для одного себя, размышляя:
— Мы добивались и добились власти не для того, чтобы обращаться с подданными как завоеватели. Это можно позволить себе в Египте, даже в Сирии, но только не в Иудее. Иудея и сама по себе не может жить в мире, а тем более не потерпит власти чужаков. Если мы попытаемся применить силу, произойдут волнения, и они будут нарастать с каждым днем, с каждым часом, пока не явится вождь и не поднимет открытое восстание.
— Но, отец, разве мы когда-нибудь страшились их вождей? — с напряженной насмешливостью спросил до того молчавший Ирод, — Только за последние годы дважды поднимал восстание Аристовул и дважды его сын Александр. И разве мы не встречались с ними на полях сражений, разве не побеждали?! Мы победим их столько раз, сколько они посмеют восстать.
При этих словах Ирода Антипатр вскинул голову и, презрительно взглянув на сына, ответил:
— Одно из двух: либо мы будем воевать с народом, либо править им. Нельзя одновременно и воевать и править.
— Но если они будут…
— Если они будут восставать, — возвышая голос, договорил за сына Антипатр, — то римляне уберут нас быстрее, чем иудеи. Риму не нужны восстания в провинциях. Если мы не сможем править так, чтобы народ доверял нам, а не боролся с нами, то римляне признают нас дурными правителями, лишат нас власти и призовут к ответу. А чтобы народ доверял нам, мы прежде всего должны подчиняться законам этой страны. Ты, Ирод, нарушил закон.
Он замолчал, и Ирод проговорил уже без насмешливости, чуть слышно, осторожно:
— Если и ты, отец, считаешь меня виновным, то как же мне надо поступить? Отдаться в руки судей? Но по их законам меня ждет смерть.
Антипатр нетерпеливо помахал рукой, указывая сыновьям на дверь:
— Идите, я буду думать.
Фазаель и Ирод, бесшумно ступая, вышли из кабинета отца. За дверью они переглянулись, ничего друг другу не сказали и разошлись.
Время до позднего вечера Ирод провел в ожидании — тревожном, томительном. Ни отец, ни брат не зашли к нему, не пригласили к себе. Мать он видел только за обедом. Она молча смотрела на него, вздыхала, и в глазах ее была печаль. Он слышал, как отец выезжал куда-то, потом слышал, как он вернулся, ждал, что вот-вот явится слуга и пригласит его к Антипатру. Но слуга не шел, и за дверью его комнаты стояла такая тишина, что казалось, все покинули дом и бросили его одного.
Ирод не ощущал в себе прежней уверенности, и сознание, что его войско стоит всего в одном переходе от Иерусалима, а пятьсот всадников расположились вокруг дворца, не успокаивало его. Иерусалим за занавешенными окнами враждебно затих. Минутами Ироду чудилось,
Ирод вскрикнул, открыл глаза и в страхе поднял голову. В комнате было темно, он не заметил, как задремал. Чуть успокоившись, долго лежал, прислушиваясь, — тревожная тишина висела и в доме и за стенами. Вдруг ему почудился звук, он шел от окна. Привстав на локте, Ирод замер и перестал дышать: тихие шаги, негромкий разговор. Почему-то он понял, что и шаги и голоса относятся к нему, и, когда они стихли, повернул голову в сторону двери. Он не ошибся: кто-то, мягко ступая, подошел к двери и не постучал, а едва слышно поскребся. Послышался голос слуги отца:
— Ирод.
— Кто? — испуганно отозвался Ирод, сбросив ноги с ложа, и нащупал в темноте рукоять меча, висевшего в изголовье, на спинке кресла.
— За тобой… — сказал слуга и почему-то не сразу, а после некоторого молчания добавил: — Пришли.
— Подожди, — отозвался Ирод, натянул сапоги (он лежал одетым) и, взяв меч, подошел к двери. Вытянул меч из ножен до половины и только тогда приоткрыл дверь.
Светильник в руках слуги ослепил его. Лицо слуги, искаженное светом снизу, было чужим, страшным. Почтительно наклонив голову, слуга прошептал:
— Человек от первосвященника. Говорит, что очень срочно.
Ирод медленно и осторожно, так, чтобы не заметил и не услышал слуга, вложил меч в ножны, выскользнул в узкий проем, кивнул слуге:
— Проводи, — Ирод постарался, чтобы голос звучал как можно более уверенно.
Слуга вывел его на задний двор, остановился, сделал шаг в сторону, указал рукой в темноту. От угла дома отделилась тень, и голос, показавшийся Ироду знакомым, произнес:
— Первосвященник просил тебя прибыть немедленно.
Ирод кивнул, узнав секретаря Гиркана, одного из самых доверенных людей первосвященника. Тот поманил его за собой и, повернувшись, исчез в темноте. Ирод поспешил за ним.
Он не мог бы объяснить себе, почему делает это: идет ночью, без охраны, не расспросив подробно секретаря, не ожидая подвоха, засады, ловушки. К тому же, когда вышли через задние маленькие ворота на улицу, там не оказалось лошадей. Охранники окликнули их, Ирод ответил, их пропустили.
Секретарь первосвященника был на голову ниже Ирода, но шагал так быстро, что Ирод едва поспевал за ним. Шли по темным улочкам, Ирод часто спотыкался — немощеные улицы этой части города были неровны. Кроме того, он не привык ходить пешим, да еще в темноте. Подумал, что, если не считать детства, он никогда так не передвигался по Иерусалиму, только верхом и с охраной. Сейчас было странно не ощущать под собой седла и не слышать за спиной топота лошадей конвоя. Рука невольно тянулась к мечу, но так к нему и не прикоснулась — необходимо было держать руки на весу, чтобы сохранять равновесие.