Звезда королевы
Шрифт:
— Вы только не гневайтесь, барышня. Хитрец этот Вайян! Так я и знал, что он все мне на плечи свалит!
— Да что — все?! — воскликнула Мария уже вне себя от ярости, и Данила, как бы поняв, что солому жевать далее небезопасно, зачастил, сбиваясь и проглатывая слова:
— Я об том, барышня, что Ночной Дюк — он не простой человек. Ранен был бессчетно, жизни людские спасая, а еще прежде считался и вовсе погибшим.
Данила взглянул на Жако, и тот энергичным одобрением закивал своей огромной головой.
— Ну вот… — Данила набрал
— Погоди! — с досадой перебила Мария. — Не части так. Что ты врешь? Решил жене своей не открываться? Как он мог решить, если память потерял?
Данила смотрел на нее, вытаращив глаза.
— Экая ж вы, барышня! — вдруг выкрикнул он с обидою. — Сами, что ли, не понимаете? Ну, утратил память, а потом она воротилась. И тогда уж он решил жене своей… А, нет! — вдруг выставил ладонь Данила. — А вот не скажу я вам больше ничегошеньки, коли вы на меня как на дурака какого-то смотрите! Ни словечка не скажу! Пусть все само собою…
Он не договорил — вверху, на башне замка, ударил выстрел, и все трое в тревоге задрали головы. Мария увидела высокую фигуру, которая появилась на вершине башни и замахала руками, указывая на море, куда тотчас воззрились и все они.
— Корабль! — прошептал Данила. — Лопни мои глаза — корабль!
Жако тер слезящиеся глаза, но напрасно; его широкая физиономия имела обескураженное выражение: он ничего не видел.
Мария напряглась так, что у нее лоб заломило, но наконец досмотрелась: неясная точка, маячившая на горизонте, приобрела очертания крошечного кораблика.
Она молитвенно прижала руки к сердцу. «Сокол» прилетел! «Сокол» из России! Неужто к исходу пришли ее беды?
— Эй? — послышался вдруг голос Жако. — Глядите-ка!
Данила обернулся, ахнул и ринулся с дороги в заросли, таща за собой Марию. Они едва успели затаиться, как из-за поворота показалась вооруженная толпа.
— Услышали выстрел. Беда. Теперь пойдут в замок. Нельзя, нельзя! Нам ведь лодке надобно сигнал подать! — бормотал Данила.
— Чего причитаешь? Бежим скорей в замок! — ткнул его в бок Жако. — Ночной Дюк знает, что делать надо!
— Бежим! — воскликнула и Мария, да осеклась: толпа уже выходила к воротам замка.
— Сюда! Здесь короче! — шепотом позвал Данила, и все трое, обдирая руки и ноги о камни и заросли колючего татарника, принялись взбираться по камням к малой пещерке, вырубленной в скале. К изумлению Марии, это оказалась часовенка: грубый каменный алтарь, несколько сальных свечей, даже чаша для святой воды, в которой Жако торопливо смочил пальцы и заставил Данилу и Марию сделать то же самое:
— Вы пришли за помощью к Сент-Юзефу, так держитесь как подобает.
Пробежав часовенку, они поочередно прошмыгнули в каменную расщелину. Данила проворно вскочил на отросток скалы. Жако с легкостью необычайной забросил туда же Марию, пыхтя, вскарабкался сам — и Мария ахнула, когда они оказалися в одном из залов замка.
— Ваше сиятельство! — крикнул Данила. — Вы видите? Они идут.
— Конечно, вижу! — отозвался откуда-то сверху голос, при звуке которого дрожь прошла у Марии по спине. — Вас никто не проследил? Ну, поджигайте!
Мария подумала, что Ночной Дюк — а это, верно, был он — решил поджечь замок, но это ее не то что не испугало, а как бы прошло мимо сознания. Она будто во сне наблюдала за Данилой и Жако, которые зажигали огоньки в нескольких плошках и разбегались с ними по комнатам. Вот замелькали синие таинственные, призрачные огонечки в боковом крыле, заметались в окнах. Сгущалась тьма, и синие огоньки казались все более призрачными и пугающими, а потому толпа, сгрудившаяся внизу, вдруг поредела: решив, что в замке беснуются призраки, люди бросились наутек.
Марии тоже, конечно, стало бы жутко, если бы могла она испытывать ныне хоть какое-то чувство, кроме ужасной опустошительной усталости.
Она стояла, не отводя глаз от окна, всем телом, всем существом своим ощущая, что Ночной Дюк стоит позади нее. Совсем близко, так, что, казалось, она слышит неистовое биение его сердца. И не могла заставить себя обернуться.
Догадка — нет, прозрение! — пригвоздило ее к месту, словно coup de foudre, как любят говорить французы. Вот именно, удар молнии! Внезапный удар, уничтоживший, испепеливший ее в одно мгновение.
Значит, его считали погибшим, а он решил не объявляться, не открываться жене, потому что… потому что подозревал, будто она заодно с его подлым убийцей? И, может быть, подстроила убийство так же бессердечно, хладнокровно, как незадолго до этого — бутафорскую дуэль на улице Карусели? Он не верил ей, не верил ей ни в чем с тех самых пор, как она впервые солгала ему во тьме петербургской спальни… давно, давно, жизнь назад!
Да что это, о чем она? Что все обиды перед тем, что он жив, он с ней, он стоит рядом. Он жив?!
Облегчение было так бесконечно велико, что слезы хлынули из глаз. Мария обернулась, слепо протянула руки, не видя куда, и чуть не закричала от счастья, когда он схватил ее ладони и вдруг рывком притянул к себе, стиснул в объятиях так, что она едва не лишилась дыхания, — и наконец-то губы их встретились. После бесконечной, вечной разлуки.
Синие, серебряные, золотые цветы, сполохи, искры бились, мелькали в глазах Марии, сплетались спиралями, кружились счастливыми огненными каруселями, хороводы, стаи каких-то крошечных золотых птиц… нет, рыбок, как в том сне… и сердце ее вдруг перестало биться, когда она вспомнила свой сон — и то, что он означал.