Звезда на одну роль
Шрифт:
«Ничего себе негусто! — возмутилась Катя про себя. — Да он почти все происшедшее с ходу описал. Ты сам вот так попробуй!»
— Есть, Сергей Андреич, и еще один фактик.
— Какой? — Следователь сосредоточенно писал.
— Фамилия убитого, возможно, Лавровский. Имя — Анатолий. Но это пока только предположение, — ввернул Никита.
Следователь поднял на него изумленный взгляд.
— Надо еще кое-что уточнить, — сказал Никита, наклоняясь и отряхивая снег с брюк, — но думаю, что все так и будет.
Осмотр
— Завтра после обеда я им лично займусь, — сказал он, снимая резиновые перчатки. — Сергей Андреич, позвоните мне вечерком. Думаю, тогда все уже станет ясно.
Катя вернулась в машину. Засунула застывшие руки в карманы шубки. Так. Значит, его тоже прикончили. Человека, которого она подозревала в убийстве Красильниковой вот уже целых три дня, оказывается, убили сразу после того, как он, смыв с себя грим и сняв оранжевый балахон Пьеро, покинул «Стойло Пегаса». Но куда он пошел? К кому? К убийце? И почему Колосов сказал: «Я так и знал»? Что он знал? Что они найдут в этом лесу труп именно Светкиного любовника?
Колосов ведь и правда ничего не делает просто так, значит.., значит, он взял ее сюда специально.., специально для того, чтобы она. Катя, подтвердила какую-то его догадку. Ведь она сама сказала ему о Красильниковой. Естественно, он мог предположить, что она «встречалась в компании» не только с ней, но и с ее Пьеро. А значит.., значит, он не был уверен, а только предполагал... И она помогла ему утвердиться в этом предположении. Эта мысль наполнила Катю гордостью. В машину сел рыжий оперативник Саша.
— Послушайте, неужели здесь действительно водятся барсуки и лисы? — спросила Катя с содроганием.
— Конечно.
— Но ведь это не глухая тайга. Лес вон какой хилый, рядом шоссе. В Подмосковье...
— В Подмосковье все водится, — вздохнул Саша. — Подлое зверье. Человечину уже жрет! Падальщики проклятые. У нас из-за них неопознанных знаете сколько? Объедят, твари, обязательно самое главное — лицо, руки. А там мучайся, идентифицируй! Этого вон скинуть не успели, как вся эта банда лесная ужинать набежала. Гады четвероногие!
— Колосов знает, кто убитый, — сообщила Катя как бы между прочим. Рыжий опер задумчиво кивнул. Никита открыл дверцу и сел за руль.
— Ладно. Здесь пока все. Поехали. Ребята из ОВД остальное сами доделают. Саш, тебя в Зеленограде высадить?
Рыжий Саша кивнул.
До Зеленограда добрались без приключений. Катя угрелась на заднем сиденье, перед глазами ее неотступно стояла картина: огненно-пушистая лиса, та самая, которая, помнится, была пришита на зеленое австрийское пальто Светки Красильниковой, только живая, с окровавленным куском мяса в узкой хищной пасти...
— Где живешь? — спросил Никита.
— На Фрунзенской. Ты высади меня у Водного, я на метро доеду, — сказала Катя.
— Час ночи
— А сам потом как домой доберешься без бензина?
— Я в главке заночую. Завтра мне надо рано одно дельце провернуть.
Они остановились у светофора. Его красный глаз запрещал поворот.
— Никит, объясни мне, пожалуйста, — начала Катя.
Он обернулся.
— Завтра, Катерина Сергевна. Завтра. Это длинная история для свежей головы.
— Завтра суббота.
— Тогда придется отложить до понедельника. Светофор зажег зеленый свет. Машина рванулась вперед.
Катя не имела сил настаивать, она просто отвернулась и стала смотреть в окно на ночную Москву.
Колосов доставил ее прямо к подъезду.
— Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, Никита.
Она взглянула на свои окна. Свет. Кравченко ужинает в гордом одиночестве. И сейчас начнет высказывать по этому поводу недовольство.
Колосов отъехал только тогда, когда она вошла в подъезд.
Глава 10
КОРОЛЬ ЖИЗНИ
Игорь Верховцев медленно, ступенька за ступенькой, поднимался наверх, на второй этаж своего дома. Он только что принял две таблетки ортофена, пытаясь унять жгучую боль в позвоночнике, вот уже полгода не дающую ему покоя. Иногда ему казалось, что там, внутри его, в сплетении костей, нервов и сухожилий, завелся гигантский огненный червяк, пожиравший его плоть, высасывавший его энергию, силы — все, чем так богата и привлекательна молодость.
Внизу негромко играла музыка. Все одна и та же фраза, повторяемая роялем: и — раз, два, три. И — раз, два, три! В репетиционном зале Олли отрабатывал свои пируэты.
Он стоял возле огромного, во всю стену, зеркала, держась за деревянный станок: и — раз, два, три. Олли ненавидел, когда кто-нибудь наблюдал за его работой. Верховцеву, если уж очень хотелось, приходилось делать это втайне.
Он с наслаждением подглядывал за Олли в дверную щель: стройные ноги обтянуты черным трико туго, очень туго, соблазнительная выпуклость, узкие мальчишеские бедра. И — раз, два, три. Ноги мелькают, словно крылья черной стрекозы или гигантского стрижа, — батман, еще батман, пируэт. Руки — тонкие, чуткие, гибкий стан, гордая золотоволосая голова чуть склонена набок, глаза, пристально следящие в зеркале за каждым своим движением. И — раз, два, три.
Олли предпочитал репетировать по вечерам. По утрам же он выглядел вялым, томным, часто капризничал и злился по пустякам, доводя Данилу до бешенства. Верховцев наблюдал за ними, когда они наконец-то в одиннадцатом часу утра покидали спальню и спускались к завтраку. Лицо Олли было сонно-розовым, лицо Данилы — бледным и печальным. Любящий и любимый... Верховцев не вдавался в подробности, кто был кем в этой паре. Возможно, они иногда менялись местами, возможно... Ведь и Сократ, и Платон, и Эллиан допускали подобную замену для обострения чувств.