Звезда на волнах
Шрифт:
Причина столь поспешного бегства была ясна Мазуру, за эти двое суток нахватавшемуся немало чисто прикладных знаний о комодских варанах.
К вонючей туше приближался обладавший острейшим нюхом дракон. Люди еще не видели его в высокой траве, но летучие пожиратели падали среагировали проворнее и шустро уступили место крупнейшему хищнику острова. Ага, теперь уже явственно слышится характерный скрип травы о чешуйчатую шкуру, постукивание хвоста, шорох высоких жестких стеблей, раздвигаемых могучим телом…
Пенгава встрепенулся, положил на ветку ствол своего карабина, оснащенного самодельным глушителем, величиной и диаметром схожим с натуральнейшей самоварной трубой. Пенгава, один из немногих в поселке трудоголиков, был, как уже понял
Вот что делают с человеком десять дней, прожитые в качестве полноправного и даже высокопоставленного члена первобытного племени – на острове, где жизненные ценности просты и незатейливы, где мужское бытие состоит из откровенного безделья, где провизия чуть ли не сама прыгает в рот с ветки или огородика, где никогда не бывает снега и чистейший воздух отроду не опоганен индустриальными вонючими дымами… Разумеется, капитан-лейтенант Мазур был слишком крепко закален и на совесть вышколен, чтобы пренебречь долгом и Родиной или хотя бы погрузиться в стойкую меланхолию, но в потаенных уголках его души, он знал точно, навсегда осталась некая заноза, смутная печаль по другой жизни, неожиданно открывшейся в самый непредвиденный момент. И, конечно, Лейла… Он не строил иллюзий и знал, что никогда больше ее не увидит, при любом раскладе он не собирался возвращаться на остров – долг, служебные обязанности, офицерская честь, Родина-мать… Он не мог ни о чем сожалеть, он был «морским дьяволом» – но в закоулках души навсегда поселилась саднящая, устоявшаяся тоска…
Дракон приближался. Трава шелестела все громче, все ближе. И Мазура на несколько мгновений словно бы насквозь продуло, как порывом неземного ветра, трудноописуемым, пугающим, тягостным, ни на что прежнее не походившим чувством. Что-то полыхнуло в глубинах сознания секундным промельком древнейшей памяти. Тут и страх, и омерзение, и что-то еще, неописуемо древнее, быть может, и не человеческое вовсе…
На поляне, под ярким солнцем, во всей красе и тупой мощи объявился дракон. Могучий и завершенный, как гениальная скульптура, – коричневое массивное тело, крючкообразные
Какие, к черту, рыцари-драконоборцы. Все легенды – не более чем поэтические преувеличения, бессильные мечты млекопитающего в несбыточном реванше. Любой рыцарь в самой сверкающей броне, увешанный до ушей Экскалибурами и Дюрандалями, рядом с этим мрачным и изящным чудовищем показался бы глупой куклой…
Хорошо еще, что на свете есть огнестрельное оружие. Старый, но надежный карабин, пусть даже не в собственных руках, а в руках соседа по ветке, чудесным образом вернул Мазуру душевное спокойствие, как в прошлые разы. Пенгава, казалось, перестал дышать, прикидывая траекторию пули.
Деревянной походкой механической игрушки ящер приближался к смердящей туше, бдительно оглядывая окрестности, – но не усмотрел ни врагов, ни конкурентов. Собратьев не было, птицы кружили высоко, даже давешние макаки примолкли, попрятавшись где-то по кронам.
И все равно дракон неторопливо, степенно, величественно сделал несколько кругов вокруг туши. Остановился в профиль к охотникам. С величайшим трудом Мазур подавил желание ткнуть Пенгаву локтем в бок и поторопить словесно – не стоит мешать профессионалу, он и сам знает, что делает…
И все равно выстрел раздался совершенно неожиданно для него – точнее, глухой щелчок, словно переломили об колено толстую живую ветку, и тут же Пенгава, молниеносно передернув затвор, нажал на курок вторично.
Мазур в пятый раз наблюдал это, и всякий раз мысленно аплодировал со знанием дела.
Дракон повалился набок, как сшибленный детским мячиком картонный силуэт, лапы с невероятно кривыми и огромными когтями еще сучили в воздухе, еще подергивался длиннющий хвост, но главное было сделано: в башке у ящера сидели две качественных английских пули, старые добрые «семерки», способные моментально покончить с первобытными страхами притаившихся на колючей ветке приматов…
Не прошло и минуты, как означенные приматы, слезши с дерева, с оглядочкой двинулись к поверженному дракону, стараясь держаться подальше от хвоста, – возможны были предсмертные конвульсии, ящеры твари живучие: даже если мозг пробит пулями, остальные части тела еще долго не признают этот печальный факт и дергаются совершенно самостоятельно…
С другой стороны приближались еще четверо: Джонни с верным батаком и Пьер с Манахом, лица у всех были заранее унылые от предстоявшей неаппетитной работки.
– Ну что, наследный принц? – бросил Джонни, таращась на Мазура без всякого дружелюбия. – Договоримся, что это последний? Сколько здесь можно торчать?
Мазур с безразличным видом пожал плечами:
– Как хочешь, я не настаиваю…
– Осторожней! – бросил Джонни своему верному прихлебателю. – От хвоста подальше… В общем, это последний. Хватит с нас пяти. Сидеть в случае чего твой тесть не будет, он-то выкрутится… Знаю я его, прохвоста старого.
– Ну, я-то здесь, с тобой, – пожал плечами Мазур с видом кротким и наивным. – Добросовестно несу свою долю риска…
Гаваец фыркнул и отвернулся. Нельзя сказать, что они были на ножах, но присутствие Мазура капитана определенно не устраивало, и он, не ляпнув пока что ничего такого, за что следовало незамедлительно начистить ему морду лица, все же старательно изощрялся в мелких подковырках. Пожалуй что, Абдаллах был прав, и гаваец изрядно его обсчитывал на выручке от ящеров, – очень уж Джонни был не по нутру явный соглядатай на борту шхуны. Ну, будем надеяться, не настолько, чтобы оформить означенному соглядатаю совершенно случайное падение за борт или какой другой несчастный случай, – как-никак с ними Манах и Пенгава, которым тестюшка тоже кое-что пошептал на ухо… Плевать, обойдется. Пусть себе исходит желчью. Комодские драконы – чересчур экзотический товар, чтобы обсчитывать партнера при их реализации столь вульгарно, как будто речь идет о какой-нибудь битой птице…