Звезда по имени Галь. Заповедная зона
Шрифт:
Высоко в небе Ястреб атаковал страж-птицу. Бронированная машина-убийца за несколько дней многому научилась. У нее было одно-единственное назначение: убивать, Сейчас оно было направлено против совершенно определенного вида живых существ, металлических, как и сам Ястреб.
Но только что Ястреб сделал открытие: есть еще и другие разновидности живых существ...
Их тоже следует убивать.
Ив Дермез
Мальчик
Едва успев создать колонии на нескольких планетах, человек внезапно оказался отрезанным от своих баз. Земля больше не откликалась. Но хотя отважные завоеватели пространства уже начали заселять чужие миры и добывали там почти все необходимое промышленное сырье,
Несколько звездных кораблей, оказавшихся в распоряжении колонистов, тотчас устремились к Земле — и пропали без вести. Много позже найдено было объяснение: корабли приземлились благополучно, но обнаружили на Третьей планете своего Солнца одни лишь развалины и безлюдные пустыни, и у них не оказалось горючего на обратный путь. Многие месяцы космонавты скитались по Земле, пытаясь отыскать следы цивилизации, которая отправила их на завоевание галактик... Но от нее, видимо, ничего не сохранилось. Они подвергались нападениям выродившихся, одичалых землян, но несколько столетий спустя можно составить представление о Великой катастрофе.
Земля стала жертвой двойного ядерного взрыва, разразившегося почти одновременно восточнее и западнее нулевого меридиана. Исследователи и по сей день по-разному объясняют причины этого катаклизма. Одни полагают, что, по странному совпадению, в обоих полушариях одновременно произошел несчастный случай, другие говорят о ядерной атаке и немедленном ответном ударе.
Как бы то ни было, от действия радиоактивных осадков погибло 95 процентов обитателей планеты.
Потомство немногих выживших претерпело странные изменения. Значительно притупилось зрение — даже при ярком солнечном свете люди видели теперь не дальше чем за пять-шесть шагов.
Кроме того, сильно изменилась частота волн, улавливаемых человеческим глазом. Почти ослепнув, люди, однако, стали видеть многое, что прежде им было недоступно. Например, деятельность мозга представлялась им теперь в виде своеобразного света, который окружал голову лучистым ореолом.
Из двух дошедших до нас дневников явствует, что на протяжении многих лет люди почти не видели друг друга — в тусклой полутьме, лишенной всех красок, кроме различных оттенков серого, они различали только светящуюся голову.
При этом, судя по всему, уцелевшие жили общинами, в которых установились примитивные, варварские законы, и к „Факелам“, то есть к тем, чья мыслительная деятельность была сколько-нибудь значительна, относились как к врагам.
(Галактическая Энциклопедия, том „Третья планета Солнца“)
Когда вдали на холме вспыхивал свет, я поступал, как все молодые: смотрел. Большой свет не пустяк. Он притягивает. Старики говорят, что когда-то подходили к нему близко и он их обманул. Больше всех на это напирает Солагар, которому уже минуло сто лет. Он даже говорит, что прежде светов было меньше, но они сверкали ярче.
Нам, молодым, судить трудно. Но одно можно сказать наверняка: при том, что дичь едва различаешь в пяти шагах, яркое пламя, повторяю, притягивает.
Вот потому я туда и пошел, хотелось поближе рассмотреть свет, который вспыхнул на холме. Я пошел с Жоссом и с Иоландой. Кстати сказать, Иоланде пора сделать выбор, так больше не годится. Жосс чересчур много занимается ею, когда они отходят на десять шагов — да-да, на два Взгляда. Другие ничего не замечают, а я-то вижу, и меня это бесит. Глаза у меня не очень хорошие, я ношу очки. Да еще с какими толстыми стеклами. Но это не помогает, я вижу дальше других.
Так вот, мы пошли к свету на холме. Пока мы собирались, мой отец нас отговаривал:
— Не валяйте дурака! Слушайте, что вам говорят. Мы, старшие, ходили туда, когда это еще разрешалось. А что толку? Ровно ничего, пока дойдешь, все погаснет. Да еще иногда нас там дожидались Черные в своих мундирах. Не так-то приятно было на это смотреть. Не на мундиры, они-то красивые, я и сам непрочь бы надеть мундир (тут он вздохнул)... я просил, а мне сказали -ты, мол, больно много видел светов, когда был молодой,
Кто пробует подойти поближе к свету, тем ведут счет. Ведут счет — это значит задают жару. Понятно? И уж потом век вам этого не забудут.
Допустим, ребятишки, вы пойдете туда, к свету. Придете, а там уже и нет ничего. Разве что кучка пепла. В прежние времена их сжигали. Ну и ну! А теперь уже не жгут, а гасят. Не знаю, как. И главное, не знаю, кто, и не выспрашивайте у меня про то, чего я не знаю. Я кой-чего достиг в жизни, а что будет, если я все потеряю, скажите на милость? Я такой же любопытный, как и вы, ребятишки, да только надо знать меру и не совать нос, куда не следует. Когда дело касается советов, любопытство вредно для здоровья.
Черт возьми, вы каждый вечер можете уткнуться в ближний телевизор — неужто вам этого мало? Светы им понадобились, надо же! Я вовсе не желаю, чтоб ко мне в дом заявились Черные и уполномоченный.
Так что будьте любезны, сидите тут и никуда не ходите. И ты, Жосс. И ты, Иоланда. А то я скажу вашим родным.
Поняли, ребятишки?
Как не понять! По ближнему телевидению вечно показывают одно и то же. Поездка Уполномоченного. Пресс-конференция Уполномоченного. Телевизор — это неплохо, но уж очень однообразно. И света мало (в единственном числе, ха-ха!). В трех шагах уже ничего не видно. Надо совсем уткнуться носом в экран, а от этого болят глаза.
Отчасти поэтому мы и пошли к холму — охота была смотреть этот паршивый телевизор, он только и знает, что расхваливает Уполномоченного.
Отец мог бы и не говорить про то, чего он достиг, мы отлично знаем — я, Жосс, Иоланда, все знают, если б он побольше думал о себе и поменьше обо мне (да-да, я отлично это понимаю!), он бы достиг совсем другого... Спрашивается, чего он обо мне так заботится? Старики — они все одинаковые. Воображают, будто без них мы, молодые, не справимся. Как бы не так! Будьте спокойны, милые люди, мы тоже сумеем кой-чего достичь. Мы уже не маленькие!
Кстати, у ребят этого все прибавляется. Некоторые, совсем малыши... Ну и ну! Я-то знаю, что говорю...
У нас в деревне есть детишки со светами — я хочу сказать, их светы видно дальше, чем за один Взгляд, но они совсем слабые, не то что на холме. Слабенькие светы, тихие, спокойные и когда бригадир Черных или господин мэр чуточку повысят голос, они сразу пугливо скрываются.
Но представляете, если б я обзавелся таким светом, как тот, на холме? Пускай бы мэр сколько угодно орал, чтоб его погасить, и бригадир тоже. Вот это — свет настоящий!
Заметьте, я несу вздор и сам это понимаю. С таким светом меня живо бы выследили и погасили, как погасили всех остальных. Каким образом? Не знаю.
Нет, честно, я не знаю, как они это проделывают — ни слуги Уполномоченного, ни Черные, чья обязанность гасить светы. Только, похоже, они управляются в два счета. Ведь и мы с Иоландой и Жоссом тоже время зря не теряем.
Мы кинулись бежать вверх по, склону холма, бежали во весь дух. И выдохлись. На полдороге я схватился рукой за бок, и меня вырвало желчью. Одной желчью. Днем я не стал есть (папаша приготовил какое-то мерзкое варево, вроде рагу, черное, как поле ночью, и в этой бурде плавала какая-то дрянь). Я ничего про это не сказал, ни словечка, соврал, будто у меня болит живот и есть неохота. Папаша поглядел смущенно, но не настаивал.
Словом, меня рвало желчью, а Жосс и Иоланда уж не знаю чем были заняты, но тоже сильно задержались. Отстали по меньшей мере на двадцать Взглядов. На двадцать для других, на десятьдля меня, я ведь уже говорил, что вижу вдвое дальше своих приятелей... в общем, они сильно отстали.
Это меня разозлило. Я ревнивый. Не то чтобы я любил Иоланду, но я ею дорожу. Не так-то часто в мои годы найдешь девчонку почти без света, которая станет ходить за тобою в темноте.
Ну вот, я стоял впотьмах, и Жосса с Иоландой все не было видно, а очки снимать не хотелось, и я обозлился и позвал их. Всем известно, что это не годится! Верный способ накликать всю свору Уполномоченного и всех Черных.