Звезда (сборник)
Шрифт:
— Вот уж управлюсь, тогда поем в свое удовольствие.
Ийка составила тарелки горкой. Вытирая последнюю, она отошла полюбоваться ими, и ее голосок, сразу перескочив через целую октаву, поднялся до самой верхней возможной для нее нотки. В это время потолок у окна с грохотом повалился вниз и в наполненной солнцем посудной внезапно погас свет.
Ийка упала навзничь.
Надвое раскололась мокрая тарелка. Недоеденная горбушка попрежнему лежала на подоконнике.
В окна соседнего класса ворвался грохот. Со столиков посыпался хирургический
— «Фокке-вульф»! — крикнул кто-то из санитаров.
Хирург прислонился к стене. Люди метнулись к выходу. Раненый лежал на операционном столе неподвижно. С раскрытой полости живота соскользнула хирургическая салфетка.
Наташа подняла голову и вопросительно посмотрела на хирурга.
Осколок с визгом пролетел между ножками стола.
— Будем продолжать, — с трудом произнес хирург.
Наташа подбежала к двери и загородила собой выход. Она хотела что-то крикнуть, но у нее захватило дыхание, и она сказала совсем тихо:
— Доктор говорит: будем продолжать. — Она испугалась, что ее никто не услышит, но кончила уже совсем шопотом: — Никто не уйдет, пока мы не кончим работу.
В этом грохоте, может быть, только шопот и можно было услышать.
В комнату вывалилась оконная рама. Хирург попросил, чтобы его подвели к столу и посадили на табурет.
— Два кохера и один пеан, — сказал он операционной сестре.
Рядом с госпиталем рвались мины. В палату принесли новых раненых.
Операция продолжалась. Наташа помогала операционной сестре. Передний край, к которому она так стремилась, проходил теперь здесь, через операционную, раскинутую в этом классе.
Когда операция подходила к концу, ее толкнуло, ногу чем-то обожгло, горячая волна подкатилась под горло. Во рту стояла теплая кровь. Столик с наркозом закружился вдоль стенок класса и опрокинулся. Ее подняли и положили на стол.
— Хлорэтил! — приказал хирург.
Наташе надели маску.
— Считайте!
Что-то холодящее прошло по щеке. Она не то провалилась, не то улетела куда-то — стола под спиной не было.
— Четыре… пять… семь… пять… восемь…
Сквозь сон Наташа услышала гул, и кто-то рядом сказал.
— Опять «фокке-вульф»! Над самой крышей залет.
Больше она ничего не слышала…
К вечеру Наташа проснулась.
Залитая по грудь гипсом, она лежала молча и чуть заметно улыбалась.
— Больно? — спросил сосед.
Она не расслышала.
— Верно, очень больно?
— Да нет, ничего.
Она посмотрела в окно и почему-то вспомнила: «Чувствовать себя сильным и способным к борьбе — это и есть счастье». Где-то она читала это — кажется, у Сергея. Ну да, это было написано поперек обложки на его обшей синей тетради, а дальше, кажется, шли задачки по химии.
То ли небо склонилось ближе к окну, то ли Наташу кто-то приподнял к небу, только луна и звезды в тот вечер были и крупнее и ярче. Стоит лишь протянуть руку — и дотронешься до Млечного пути. Ей казалось, что она может все. Она чувствовала себя очень счастливой.
О гибели подруги Наташа не знала. Ей сказали, что Ийку срочно вызвали в санотдел армии и оттуда отправили на курсы учиться. Наташа скучала по Ийке, ждала от нее писем и присматривалась к соседям по палате.
Рядом с Наташей лежали два командира. Оба были из одной дивизии, оба ранены в череп. Они ни разу не видели один другого, хотя их носилки стояли вплотную.
Майор воевал третью войну. Младший лейтенант недавно кончил училище.
— Это — сынок мой, — любил говорить майор. — Теперь никуда его от себя не отпущу. А скажи, сестричка, ты ведь видишь, — спросил майор у Наташи: — похож младший лейтенант на меня или нет?
Оба соседа были одинаково слепы, одинаково терпеливы. Одинаковая повязка — «шапка Гиппократа» — белела у обоих на голове. А главное — у обоих была одна судьба.
Прямые вороного цвета волосы с упорной проседью падали на лоб майора. Лицо изможденное, землистое, с резко обозначенными углами скул. У младшего лейтенанта — круглое веснушатое лицо. Сквозь бинты пробивались огненные вихры.
— Да, товарищ майор, младший лейтенант удивительно походит на вас, — убежденно сказала Наташа и сама поверила в это. — Просто вылитый сын. А у вас есть сын? — спросила она.
— Был у меня сын, — глухо сказал майор.
И Наташа подумала: вот ведь смешной девчонкой была она прежде, все ей хотелось сделать что-то особенное, чем-то отличиться, чтобы ни в коем случае не походить на подруг. А теперь, наоборот, люди стараются отличиться, чтобы походить на других и не отставать от соседей.
…Ногу жгло. Огонь из ноги разбегался по всему телу, охватывая койку, палату и дом.
— Откуда ты, парень, родом? — крикнул майор через всю палату раненому, которого только что внесли и положили у входа.
— Из Хабаровска, — отвечал новичок.
— А я с Урала. Да мы ж совсем земляки! — обрадовался майор.
Наташа уже много раз слышала подобные разговоры, но только сейчас она поняла, почему все вновь прибывающие раненые ищут прежде всего своих земляков, потом ровесников, потом тезок, пытаясь в каждом «своем» найти что-то родственное, почему пожилые бойцы называют молодых сестер дочками, а молодые бойцы пожилых сестер величают матушками.
Она попросила у майора листок бумаги и стала писать матери.
На батарее
После ранения Наташа долго лежала в тыловом стационаре.
Летом 1942 года немцы подходили к Харькову, к Воронежу, к Сталинграду. В такие дни постельный покой и бездействие были особенно невыносимы.
В сентябре Наташа вернулась в распоряжение штаба армии.
У начсанарма она получила направление в дивизию для использования в санбате. У начсандива она выпросила направление в полк «для использования в санчасти».