Звезда Тухачевского
Шрифт:
Он помог ей сесть на заднее сиденье и сам сел рядом.
— На дачу, — коротко бросил он шоферу.
— Но… — попыталась то ли искренне, то ли нарочито воспротивиться она.
Тухачевский легко прижал указательный палец к ее губам, призывая к молчанию.
Мотор взревел, машина понеслась по уже почти пустынным улицам к окраине города. Всю дорогу они молчали, и лишь на даче, когда вошли в дом, незнакомка сказала:
— Может быть, нам следует познакомиться? Михаил Николаевич, вы такой галантный кавалер, вам надо было бы жить в девятнадцатом веке, а не соизволили представиться. Бог с вами, я вам прощаю. Меня зовут Зинаида Аркадьевна. Думаю, этого достаточно,
— Да я же не прошу никаких разъяснений и тем более оправданий! — воскликнул он, снимая с нее шубку и чувствуя, как пьянит его близость к ее молодому горячему телу.
Он едва не задохнулся от закипевшей в нем страсти. И теперь его уже ничто не могло остановить, даже если бы вдруг объявили о конце света.
Почувствовав это, Зинаида Аркадьевна сказала игриво:
— Как полководец, вы, Михаил Николаевич, должны знать, что настоящие крепости не сдаются без боя. Их приходится осаждать. Иногда годами. А вы хотите — раз и в дамки? Так не бывает, по крайней мере со мной. Если бы я была мужчиной, большую радость мне бы доставила длительная осада, которая неизбежную победу сделала бы более радостной и заслуженной.
— Неужели такую участь вы уготовите и мне? — прерывисто спросил он. — Хотите, чтобы я осаждал вас годами?
— Как знать. — Она улыбнулась, и улыбка показалась ему воплощением женского очарования. — Все зависит от таланта полководца.
И тогда он порывисто подхватил ее на руки и бросил на широкую пышную постель, как бросают людей в волны моря.
— Сумасшедший, — прошептала Зинаида Аркадьевна. — Вам не жалко швырять меня так безжалостно?
Он не ответил и принялся судорожно срывать с нее одежду, все более поражаясь тому, что природа может создавать из обыкновенной плоти такое адское совершенство форм, способное воспламенить даже мертвого. Зинаида Аркадьевна резко отстранила его руки:
— Трусики я сама…
Тухачевский тут же стиснул ее в своих железных объятиях, и Зинаида Аркадьевна, вцепившись в него, издала такой отчаянный страстный стон, что он испугался, впрочем сразу же успокоив себя тем, что они одни на этой даче, скрывшейся в занесенном сырым снегом лесу. Еще с юношеских лет он начал познавать женщин, потом, в вихре гражданской войны, он познал многих и никогда не отказывал себе в удовлетворении мужских желаний. Но то, что он испытывал сейчас, было, как ему казалось, выше всяческих пределов женской изобретательности. Зинаида Аркадьевна была столь изощренна в своих любовных ласках и столь же чудовищно бесстыдна, что даже его, опытнейшего мастера в сексуальных общениях с женщинами, поразило ее потрясающее воображение, умение зажигать мужчину и испепелять его. Это был поистине высший пилотаж!
Их любовная схватка с небольшими перерывами продолжалась до самого рассвета: утомившись, они отдыхали, переводя дух, и Тухачевский уже готов был вздремнуть, но Зинаида Аркадьевна вновь требовательно привлекала его к себе, то взбираясь на него и перенимая инициативу, то распластавшись под его мощным грузноватым телом. Казалось, она никак не могла насытиться, то и дело выкрикивала бессвязные и порой бесстыдные слова, то обдавала его потоками ласковых слов, то шептала стихи, пронзительные и лиричные… Для Тухачевского это был верх блаженства, и он подумал о том, что, пожалуй, в мире больше нет женщины, которая была бы способна на подобное любовное безумство, и что отныне супружеская постель может показаться ему слишком пресной и безрадостной.
Зинаида Аркадьевна угомонилась лишь тогда, когда сквозь плотно задернутую тяжелую бархатную штору проник слабый свет. Тухачевский испытывал чувство удовлетворения и гордости. Еще бы! Он сумел-таки усмирить эту дикую, своенравную и буйную кобылицу!
— А вы, Зиночка, кажется, утверждали, что есть на свете крепости, которые не сдаются? — Он не скрывал своей иронии.
— И как чудесно, что я ошиблась! — радостно ответила она — И готова прославлять такие чудесные ошибки! Теперь я убедилась, что ваш талант многогранен, вам как мужчине цены нет!
— Во всем виноваты вы, Зиночка, — поскромничал он. — Вы не женщина, а Везувий!
— Как я мечтала о таком муже, как вы! Такому я бы никогда не изменила. — И она снова прильнула к его горячему телу.
— А я мечтал о такой жене, — в тон ей сказал он.
— Это невозможно, — непривычно резко ответила она.
— Но почему?
— Во-первых, вы женаты…
— А кто сказал, что с женами нельзя развестись?
— А во-вторых, ваша карьера. — Она проигнорировала эти его слова. — Вы думаете, вас с радостью объявят жизнелюбом и призовут весь высший комсостав брать с вас пример? Не вернее ли предположить, что вас тут же зачислят в морально разложившиеся и вышвырнут с вашего высокого поста? И тогда — прощай маршальская звезда. А мне так хочется хоть разок взглянуть на нее!
— Есть женщины, ради которых можно пожертвовать всем, — порывисто произнес он.
— Глупости. Всех мужчин, с которыми я сходилась, ждала трагическая судьба. Одни погибали от рук убийц, другие сами лезли головой в петлю. Во мне есть что-то роковое. Я приношу несчастья.
— Не фантазируйте. — Тухачевский принялся целовать ее в искусанные губы. — Со мной ничего страшного не произойдет!
— Нет, я не фантазирую, — серьезно сказала она. — Если мы сойдемся, вы сгорите в моем пламени. И будете презирать меня. А я хочу всегда оставаться любимой. Кто мешает нам любить друг друга, встречаться, вот как сейчас? По мне, самая сладкая — это ворованная любовь.
Тухачевский посмотрел на нее с изумлением: неужели искренни ее непутевые, противоречащие человеческим ценностям слова?
— У вас есть пластинки с записями Бетховена? — неожиданно спросила Зинаида Аркадьевна таким тоном, точно боялась получить отрицательный ответ.
— Конечно есть. Но для вас я могу сыграть на скрипке.
— На скрипке — не сейчас. У вас же наверняка будут дрожать пальцы. Не обижайтесь, я очень хочу послушать вашу игру. Но потом, позже. А знаете, почему не хочу сейчас? — лукаво спросила она.
— Нет.
— Какой вы недогадливый. — Она обдала его плотоядным смешком. — У вас же будут заняты руки. А я хочу слушать Бетховена, звучащего с патефона, чтобы обнимать вас.
— Как?! — воскликнул он обескураженно. — Вы хотите еще?
— Считайте, что это была лишь осада крепости. — Она уже прильнула к нему. — А теперь вам предстоит ворваться в нее и взять штурмом. Но сперва поставьте пластинку. И пожалуйста, — Девятую симфонию.
Тухачевский, уже подуставший от любовных утех, содрогнулся: это же кощунственно, что она возжелала! Под эту нечеловеческую музыку она предлагает заниматься любовью, самым греховным ее проявлением!