Звезда Тухачевского
Шрифт:
На следующий день, по дороге с дачи в наркомат, Тухачевский развернул свежую «Красную звезду», и тут же ему бросилась в глаза статья Буденного о книге Егорова.
Все понятно, ларчик-то просто открывался! В бой бросаются все новые и новые силы! Семен Михайлович конечно же вознесет автора до небес!
Читая рецензию, Тухачевский сразу же убедился в своей правоте.
Статья Буденного, как и следовало ожидать, была схожа с кавалерийской атакой. В первых же строках своего панегирика Буденный едва не ронял слезу по поводу того, что книга Егорова не вышла в свет несколько лет назад. Вот если бы это произошло, то и освещение кампании двадцатого года не имело бы тех неправильностей, которые выявились теперь и которые заставили многих наших историков признать свои ошибки, пересмотреть выводы
Он не преминул отметить, что кафедра истории войн Академии РККА в течение последних лет спокойно ведет работу, внедряя в умы и сознание своих слушателей те стратегические основы наших побед и поражений во время войны с Польшей в 1920 году, которые вытекали и оформлялись из выводов военно-научной работы авторов, в большинстве своем участников польской кампании — товарищей Меликова, Какурина, Тухачевского, Шапошникова, Сергеева, Триандафилова и других.
Казалось, все утрясено, разложено по полочкам, выявлены все виновники и полувиновники печальных событий, они разбиты, повержены в прах и по заслугам морально наказаны. Чего же больше?
Но вот выходит труд Егорова, торжествует Семен Михайлович, и все сегодняшние «научные» выводы опрокидываются. Надо прямо сказать, что появление книги Егорова для большинства начальствующего состава РККА и советской общественности является событием огромной важности. Это — неожиданное открытие.
Основное значение книги, продолжал Буденный, — документальное установление причин нашего поражения и катастрофы под Варшавой. Книга с поразительной убедительностью… на основе неопровержимых документов… И далее в таком же духе лихой конник прославлял опус своего бывшего Начальника по Юго-Западному фронту. Буденный, не утруждая себя фактами и аргументами, утверждал, что книга Егорова опрокидывает всю сложившуюся годами «историческую небылицу в лицах», всю ту атмосферу «легенд» и «казарменных сказок», в условиях которых складывалась версия о роли командования Юго-Западного фронта. Далее говорилось, что независимый и смелый тон книги, полная объективность изложения и деловая критика рождают бодрость при чтении. И посему делался вывод о том, что книга «Львов — Варшава», безусловно, один из лучших и исторически верных трудов по вопросам нашей стратегии в войне с Польшей в 1920 году и, несомненно, единственный труд в нашей советской военной литературе по вопросу о стратегическом взаимодействии фронтов.
Тухачевский медленно сложил газету. Мрачное настроение и тяжелые предчувствия стучались в душу. Нет, дело тут вовсе не в самой Варшавской операции — это уже история и ничего тут не изменишь. Это — еще один повод, чтобы принизить его, Тухачевского, военные способности, чтобы он не смел перекраивать по своему усмотрению ход гражданской войны, не вздумал возомнить о себе как о стратеге и теоретике. И конечно же такого рода очернением охладить пыл сторонников его, Тухачевского, стремящихся в своей военной карьере равняться по нему как по ярому приверженцу «теории сокрушения» противника.
Ворошилов, прочитав статью Буденного, мысленно выругался: как был Семен лихим рубакой, так и остался, не более того. Не ему следовало поручать восхвалять труд Егорова, не ему! Простой читатель, скорее всего, и поверит на слово легендарному герою гражданской войны, а вот военных историков, специалистов по военному делу и военному искусству за рубль двадцать не купишь, нет! Те препарируют книгу Егорова, как хирурги в анатомичке, те сразу заметят, где сей труд шит белыми нитками, ухватятся за то, что можно прочесть лишь между строк. Этим канальям палец в рот не клади!
И потому Ворошилов после выхода книги Егорова каждый свой рабочий день начинал с просмотра роенной периодики, с тревожным опасением ожидая, что сторонники Тухачевского вновь развяжут языки. И эти ожидания не замедлили оправдаться: муравейник ожил и взбудоражился, словно в него сунули палку. Статьи посыпались как из рога изобилия.
Дискуссия, видите ли! Топнуть ногой, да так, чтобы все враз замолкли, будто никогда и рта не открывали? Заманчиво и несложно, однако же, если посмотреть с другого бока, то, может, и лучше, ежели заговорят, откроются, сразу же станет ясно, кто есть кто. Пока пусть порезвятся, а уж если Хозяин скажет: «Довольно!» — вот тогда мы этих говорунов и сделаем немыми, будто они такими и были от самого рождения.
11
Ворошилов готовился к очередному заседанию Военного совета. Предстояло принять решения по весьма сложным проблемам совершенствования армии, а также после довольно затяжных дискуссий принять новый Полевой устав, проект которого был ему предоставлен Тухачевским. Ворошилов, как человек, в свое время резко критиковавший теорию глубокого боя (а она-то и лежала в основе нового устава), мучительно думал сейчас о том, как ему, не умаляя достоинства наркома, выйти из довольно щекотливого положения: не оказаться бы в роли перевертыша, который сейчас столь же горячо ратует за глубокий бой, сколь горячо отвергал его совсем недавно.
Ворошилов предвидел, что на Военном совете развернется жаркая полемика, и хорошо понимал, что ему предстоит быть не просто участником этой полемики, но человеком, призванным занять совершенно определенную позицию и взвалить на свои плечи всю ответственность за принятые решения.
Наркома очень раздражало то, что командующие военными округами, прежде всего Якир и Корк и даже его непосредственные помощники в наркомате обороны, в особенности Тухачевский, резко критиковали слабости технического прогресса в армии, порой не считаясь с авторитетом военачальников, добывших себе славу не в кабинетных креслах, а на полях сражений. В конечном счете такая критика, хотели того или не хотели критикующие, была нацелена на него, наркома обороны, призванного организовать дело так, чтобы не только в лозунгах, но и на практике армия отвечала бы всем требованиям современной войны. Впрочем, их критические стрелы летели и дальше — в самого Сталина.
Неожиданно для всех присутствующих Ворошилов открыл заседание Военного совета не трафаретно, как было принято, а с того, что познакомил собравшихся со статьей чехословацкого генерала Гусарека из газеты «Недельный лист», выходившей в Праге.
— Гусарек призывает свои общественные круги переменить взгляд на сегодняшнюю Россию. — Ворошилов время от времени поднимал возбужденные глаза от текста и интонацией выделял то, что ему казалось наиболее значительным. — Вот почти дословно то, что он говорит. Если вас интересует армия, вещает он, то верьте, что трудно найти масштаб для сравнения сегодняшнего солдата с бывшим солдатом царским, послереволюционным или колчаковским. Этот новый солдат поразит вас здоровым сознанием собственного достоинства, подкрепленного физической и моральной подготовкой. Вера в государство, политический кругозор — его компас. В физическом отношении советский солдат едва ли найдет себе соперника. Вот примеры. Четыре танка увязли в болоте. Батальон преодолевает семь километров бегом к месту прорыва. Рота бросается к танкам по пояс в воде, вытаскивает их, солдаты выливают воду из сапог — и вперед! А вот еще факты с учений. На фронте в десять километров ведет бой тысяча танков, тучи аэропланов сбрасывают в тылу противника десятки пулеметов, после чего десантируется более тысячи парашютистов, в ходе маневров идет сборка десяти орудий, танков, выгрузка подкреплений с самолетов, приводится в готовность боевая группа в две с половиной тысячи человек в течение всего двух часов. Это работа, — голос Ворошилова зазвенел на высоких тонах, — которую сумели показать только русские! Красная Армия, безусловно, проникнута боевым духом. В ней лишь шесть процентов беспартийных. Армия успешно готовится противостоять агрессии со стороны Германии. Армия имеет еще не менее ценный боевой материал — любовь граждан и безграничную любовь молодежи. — Ворошилов приостановился. — И чем же, вы думаете, заканчивает генерал Гусарек свою статью? Прославлением нашего уважаемого Семена Михайловича Буденного!
— Дюже интересно, — тут же раздался сипловатый басок Буденного. — Что он там обо мне начирикал?
— Читаю, — поднял кверху указательный палец Ворошилов. — «Нужно призадуматься над словами Буденного, который на вопрос, почему он не пишет историю Красной Армии, которую он создавал с самого начала, ответил: «Пишу ее, но только шашкой!» Каково?
— Ну, пройдоха этот Гусарек! — не без горделивости воскликнул Буденный, довольно разглаживая пышные усы. — И в самом деле, мои слова, не отказываюсь! Какая сорока ему их на хвосте принесла?