Звезда в хвосте Льва
Шрифт:
– В ресторане пообедаю, – пожал плечами Журавушкин.
– Вот именно. Желательно, в дорогом и хорошем. И чтобы кто-то оплатил счет.
– Куда это вы клоните? – сердито спросил он.
– Я про секс, – очаровательно улыбнулась Рара. – Мне его надо много, Фиме гораздо меньше. Он это с самого начала знал и принял. Потому что у него есть Бодлер, – с иронией сказала она. – Это целый мир, который вполне может заменить реальность. У меня таких миров нет, я человек, в общем-то, приземленный. Так получилось, что этим миром попытался стать
– Снова вопрос: тогда почему? Почему вы с ним не женаты? Неужели и впрямь из-за того, что вы не можете иметь детей?
– Как раз этот вопрос мы и обсуждали накануне Настиной гибели. Дайте мне сигарету, – попросила Рара. – Они все-таки нашли эту женщину… – Она глубоко затянулась.
– Суррогатную мать, вы имеете в виду?
– Да.
– Тогда расскажите мне о ней.
– Это будет завтра. А сейчас дайте мне отдохнуть. Я очень устала.
– Раиса Гавриловна, я…
– Дайте мне отдохнуть, – повторила она и прикрыла глаза.
И Журавушкин сдался. Его подзащитную увели. Так закончился День первый.
На улице Журавушкина ждали взволнованные Фима Раевич и Ромашов.
– Ну что? – хором спросили они.
– Пока ничего хорошего.
– А мне показалось, присяжные нам симпатизируют, – сказал Ромашов.
– Не нам, а вам. Завтра у нас тяжелый день. Во-превых, пятница. Она же маленькая суббота. Все уже настроены на отдых и будут торопить события. Допустима некоторая небрежность и короткая продолжительность судебного заседания. Меж тем, завтра на сцену выходит Ефим Иванович. Вы уж постарайтесь, – Журавушкин укоризненно посмотрел на Раевича.
– Я готов!
– Но сначала будут допрашивать суррогатную мать. То есть, женщину, которая согласилась ею стать. Так что будьте готовы к сюрпризам.
Мужчины переглянулись.
– Аркадий Валентинович, не хотите с нами поужинать? – предложил Ромашов. – Время позднее, мы все устали.
– С удовольствием, только жене позвоню, предупрежу, что задерживаюсь.
За горячим Журавушкин вдруг вспомнил:
– Андрей Георгиевич, почему вы не сказали Раре, что с работой для нее ничего не получилось?
– Я сказал, – спокойно ответил Ромашов.
– Но она это отрицает!
– Она просто не помнит, – развел руками актер. – Столько всего произошло…
– Но разве можно такое забыть? Это ведь вопрос трудоустройства, иначе сказать дальнейшей судьбы. Если бы с новой работой все получилось, чемоданы пришлось бы собирать не Насте, а Раисе Гавриловне…
– Но… – заикнулся было Раевич.
Ромашов неловко повернулся к нему и задел чашку с кофе. Ефим Иванович пил очень много кофе, вот и сейчас, едва усевшись за стол, он попросил официантку принести ему напиток сразу. Теперь этот кофе вылился Раевичу на брюки. Ефим Иванович вскочил:
– Извините! Я такой неуклюжий!
– Возьми салфетку, – протянул ему сразу две салфетки, свою и Журавушкина, Ромашов.
Фима тут же ушел в туалет.
– Попроси у официантки фен и высуши брюки! – крикнул ему вслед Ромашов. – Тема чрезвычайно болезненная для него, – пояснил он Журавушкину, когда они остались вдвоем. – Ведь вопрос стоял или, или. Или Настя или Рара. Фима в моем доме прижился. Он никуда не хотел переезжать. Я это знаю совершенно точно.
– Я не знаю, говорила вам Рара, или нет, но в тот вечер, когда убили Настю и когда две другие женщины обсуждали на кухне сломанный кран, Ефим Иванович на цыпочках, в одних носках, крался к входной двери. Следовательно, в сад он вышел первым.
– Да вы что?!
– Так. Значит, вы не в курсе.
– Абсолютно нет, – заверил Ромашов. – Но я теперь понимаю, почему Рара признала свою вину. Боже мой! – горько сказал он. – Неужели это никогда не кончится? Эта химера всю жизнь так и стоит между нами: ее якобы любовь к мужу. Именно это, а не ее бесплодие. Вопрос, как раз, был решен. Но между нами стоял Раевич.
– На вид, так у вас все хорошо, – удивился Журавушкин. – Вы ведете себя, как старые друзья.
– Что вы хотите: интеллигенция! Высокие отношения, – усмехнулся Ромашов. – Я был уверен, что убила Рара. Неужели она врет?
– Что ж… Я тоже могу допросить Раевича.
– Зачем?
– Прижму его к стенке.
– У Фимы крепкие нервы. Это на вид он такой рассеянный.
– Но он не знает, что мы знаем. Что кто-то его видел. Сделаем ставку на эффект неожиданности.
– Давайте оставим это на крайний случай, – нахмурился Ромашов. – Посмотрим, как будут развиваться события.
– Почему вы его защищаете? При таком раскладе, сдается мне, вы должны его ненавидеть. Раз он всю жизнь стоит между вами и любимой женщиной.
– Вам этого не понять, – вздохнул Ромашов.
– То же самое мне сегодня говорила Раиса Гавриловна, – сердито сказал Журавушкин. – Извините, я нормальный человек. Без всяких там вывертов. Да, ваша жизнь мне не понятна. Я бы так не смог, скажу честно.
– Хорошо… Я попытаюсь объяснить… К примеру, у вашей жены есть любимая игрушка. И без нее ваша обожаемая супруга никак. Неужели вы ей этого не простите? – улыбнулся Ромашов. – Даже если эта игрушка вам не по вкусу? Если вам приходится спать в одной постели с этим плюшевым медвежонком? Или с болонкой?
– Да выкинуть ее к черту!
– Ой, ли? А как же моя фотография в спальне у вашей жены? А теперь еще и с подписью, – с иронией сказал Ромашов.
Журавушкин побагровел.
– Это всего лишь фотография, – натужно сказал он.
– Вы в этом уверены? Шучу. Хотя, чтобы доказать вам вашу неправоту, я готов и на большее.
– Что-о?!
– Да успокойтесь вы. Ничего не было. Или было?
– Ну, знаете! – Журавушкин резко отодвинул тарелку.
– Осторожно! Фима еще не высушил брюки! Вам придется занять очередь за феном!