Звезда
Шрифт:
Выдав этот перл, Венька победно огляделся. Да, новость была высший класс! Обубенная новость! Только вот выглядела она не просто сомнительно, а откровенно лживо — как «штамп» вражеской пропаганды, пытающейся изобразить Советский Союз «империей зла». Юра понял, что апелляция к разуму и здравому смыслу присутствующих здесь не сработает. Поэтому предпочел отшутиться:
— Похоже, тебе, Венька, уже повестка пришла. Пора в поход на Оклахомщину.
Серков засмеялся и дружески хлопнул Юру по плечу. Каломейцев и Бейшан юмор не оценили.
— Вот увидите, — пообещал Венька зловеще. — Умер ваш Андропов и завещанья не оставил. Трындец теперь будет полнейший.
— Херня! — радостно заявил Серков, которого слова Юры успокоили и раззадорили. — Лучше скажите, мужики, есть у кого-нибудь кассета с «Кино»? Лишь бы там «Алюминиевые огурцы» были...
Разговор сам собой свернул на новый музыкальный альбом ленинградской
Однако день проходил за днем, а нервическая атмосфера ожидания чего-то страшного только сгущалась. Юра Москаленко вдруг заметил, что по телевидению вместо обычных фильмов и познавательных передач стали показывать определенный набор: консерватория сменялась филармонией, опера сменялась балетом, филармония — консерваторией, балет — оперой, и так далее по кругу. Потом вдруг, без малейшего повода и предупреждения, по первой программе запустили «Семнадцать мгновений весны», а по второй — «Мертвый сезон» и «Адъютант его превосходительства». С некоторым опозданием в процесс включилась и третья ленинградская программа, начав демонстрацию «Щита и меча». В другое время Юра был бы рад этим телесериалам — он вообще обожал фильмы про советских разведчиков и вражеских шпионов, а «Семнадцать мгновений» был готов смотреть раз за разом с неиссякаемым удовольствием, — однако теперь эти показы выглядели зловеще. Все помнят, откуда генсек произошел, где служил и что возглавлял? То-то! В церкви, из классиков знаем, покойника принято отпевать. Похоже, это и есть отпевание!..
Обстановка прояснилась только 20 февраля. Утром того дня Генеральный секретарь ЦК КПСС Юрий Владимирович Андропов появился на экранах телевизоров — выглядел он измученным и слова выговаривал с трудом, однако был вполне жив и смог зачитать официальное заявление ЦК, опровергающее «слухи о готовящейся агрессии Советского Союза против стран Запада» и о «недееспособности главы государства».
Вечером того же дня состоялась двухчасовая пресс-конференция, которую, нарушив сетку вещания показала в прямом эфире первая программа. В течение всей пресс-конференции Андропов довольно бодро и без подсказок со стороны помощников отвечал на вопросы советских и иностранных журналистов, остроумно высмеял панические настроения, царившие все эти дни на Западе, раскритиковал репортеров, которые в погоне за сенсациями запугивают свой народ, напомнил историю о «летающих тарелках», которые взбудоражили общественное мнение в конце сороковых и вызвали эскалацию гонки вооружений. Среди других высказываний по поводу происходящего в мире, обратило на себя внимание одно, весьма многозначительное, — Андропов заявил, что Советский Союз намеревается расширять свое сотрудничество с западными странами во всех сферах жизни, и первым шагом к этому станет участие советских спортсменов в Олимпиаде, которая вскоре состоится в Лос-Анджелесе.
Выступление Андропова мигом развеяло мрачную давящую тучу, нависшую над столицей, — москвичи сразу повеселели и больше не вспоминали о странном феврале, о своих подозрениях и траурных ожиданиях...
8
Разумеется, жизнь Москаленко-младшего не складывалась исключительно из наблюдений за происходящим в стране. Он, хоть и был членом совета пионерской дружины и сразу по достижении четырнадцати лет собирался вступать в комсомол, всё равно придавал очень мало значения тому, какие политические решения принимаются в Кремле. Время от времени ход жизни подбрасывал ему тему для размышлений — например, арест дяди Отара, однако Юра в основном интересовался совсем другими вещами.
Главным увлечением для него во все времена была авиация. На втором месте — космонавтика. На третьем — остросюжетные приключенческие книги и фильмы. Еще он следил за новинками популярной музыки, но не слишком активно — в отличие от большинства сверстников, не «фанател», за магнитофонными кассетами не охотился, в обменах участвовал только, когда предложат. Но знал, конечно, что есть в Ленинграде такие команды, как «Аквариум», «Кино», «Алиса» и «Зоопарк», что народ реально тусуется и процесс идет. Иногда ему перепадали кассеты, и он их слушал на магнитофоне старшего брата, когда того не было дома, получая большое удовольствие от немного странной, но заводной музыки, и от странно завораживающих текстов. Однажды он услышал композицию группы «Зодиак» и, несмотря даже на то, что там совсем не было слов, влюбился в творчество этой группы без памяти — уж больно эта электронная музыка соответствовала духу времени, уж очень бодрила,
А вот старший брат Сергей «фанател» по-настоящему, но не от ленинградского рока или, скажем, от электронных композиций в стиле «Зодиака», а от «тяжелого металла» — бронебойной давящей музыки западных групп и исполнителей. К счастью, он хотя бы не носил куртки с заклепками, как это делали московские «металлисты» (да и отец выбросил бы такую куртку без лишних разговоров), но увлекался этим делом на полную катушку и даже состоял в каком-то подпольном клубе. Из-за этого клуба у Сергея и начались серьезные неприятности, которые куда больше касались персонально Юры Москаленко, чем даже самые значительные политические решения руководства страны.
Как уяснил для себя Юра из тихих бесед родителей и крикливых стычек Сергея с отцом, старший брат познакомился в клубе с ребятами из центра, что для жителя Новогиреево было большой редкостью, — пацаны из престижных районов города очень не любили сверстников из «новостроек», вошедших в состав столицы по причинам ее расширения; дружить с «провинцией» считалось «западло»; «провинциалы» отвечали взаимностью, а потому можно сказать, что дружба Сергея с парнями из центра была тем самым редким исключением, которое подтверждает правило.
Юра видел одного из новых друзей Сергея (его, кажется, звали Гена) всего пару раз — это был высокий стройный парень, он брил голову и носил ту самую куртку «металлиста», за которую можно было легко схлопотать от Москаленко-старшего. Кроме того, у Гены был собственный мотоцикл — «японец с прибамбасами», на котором парень вытворял черт знает что, как всамделишный рокер. Юра никогда ему не завидовал — он любил более сильные и красивые машины, чем японский мотоцикл, и знал, что лучшие такие машины делают не где-нибудь на Западе или на Востоке, а у нас, в Советском Союзе, поэтому довольно равнодушно отнесся к появлению Гены во дворе, у детской песочницы. Однако других пацанов заезжий рокер заинтересовал, они столпились вокруг, разглядывая мотоцикл и обмениваясь восхищенными репликами, пришлось подойти и Юре. Гена, собственно, лясы долго точить не собирался — он ждал Сергея, который заскочил домой переодеться и за кассетами. Но перекинуться парой слов всё-таки пришлось. Уже тогда Юра обратил внимание на безмерное высокомерие Гены — далеко не все парни из центральных районов столь явно демонстрировали свое превосходство над «провинциалами». Похоже, новый друг Сергея был из «мажоров», из тех московских парней, у кого родители — «большие шишки», работают в ЦК или в МИДе, имеют доступ в «Березки» и снабжаются по особому кремлевскому списку, о котором в обычных семьях ходили легенды. У «мажоров» было всё, о чем только может мечтать простой московский пацан: любая, самая современная, электроника, модная одежда, мотоциклы, а у некоторых даже — личные автомобили! Они свободно говорили на двух-трех иностранных языках, прекрасно разбирались во всём, что происходит на Западе и, по окончании престижных институтов, намеревались покинуть Родину, осев где-нибудь в дипмиссии или в торгпредстве. «Мажоры» осознавали свое превосходство, а превосходство порождало презрение к тем сверстникам, которые не имели такой возможности — получить всё сразу и без малейших усилий. Многие пацаны завидовали «мажорам», открыто и неприязненно, но Юре, например, было на это наплевать: он выбрал такую стезю, куда «мажоры» не совались, ведь они видели высшей целью своей жизни получение государственной квартирки где-нибудь в Париже или Лондоне, а он собирался получить в свое распоряжение всё необъятное небо. Среди военных летчиков и космонавтов не было места «мажорам» — в этом Юра был абсолютно уверен! Поэтому «прибамбасы» Геннадия не произвели на него того впечатления, на которое они были рассчитаны. А высказывания покоробили.
— Тухлая у вас жизняга, караси, — заявил Гена, цыкнув сквозь зубы. — Бедная. Натуральный отстой.
«Караси» вместо того, чтобы дать «мажору» в зуб, слушали его, раскрыв рты.
— Ты особо не выступай, — не сдержался Юра. — Не на Арбате.
Гена окинул его оценивающим и слегка презрительным взглядом:
— Типа крутой? А на джинсу нормальную предки не накопят?
Юра нахохлился. С джинсами была вечная проблема — нормальные, техасские, появились в продаже, но стоили атомно, стольник. Уговорить отца, который распоряжался бюджетом семьи, на такую покупку было совершенно невозможно — он считал, что штаны должны стоить ровно столько, сколько должны стоить штаны, а потому и Юра, и старший брат Сергей ходили в индийской подделке за двенадцать рублей.