Звездная вахта (сборник)
Шрифт:
Было приятно, что Квай, заведомо не пришедший в восторг от перспективы провести шесть дней вне бассейна, не стал изобретать причины, чтобы не лететь. Если и дальше будет держаться молодцом, надо будет потом похвалить его в отчете…
Первые часы дирижабль сопровождали боевые самолеты, но нападения крылатых тварей не последовало, и эскорт отстал. Однако стрелки по-прежнему сидели в прозрачных башенках, прилежно вертя головами во все стороны. Едва различимые, как сквозь мутное стекло, медленно плыли внизу поля, селения, заводы с низкими, прилежно дымящими трубами, ниточки дорог, карликовые местные леса. То и дело ландшафт рассекали похожие на рубцы линии старых и новых тектонических разломов. Проявилось из мути и долго-долго –
Внезапно большой участок берега задрожал, начал ходить волнами, растрескался и сполз в реку. Квай тыкал пальцем: смотрите, мол, землетрясение.
– Мелкофокусное, локальное, – уточнил он, когда внизу все кончилось.
– А шаткий трон у Аида, – пошутил Валентин. – Этой планете просто нравится трястись.
Он ожидал, что Квай хотя бы прыснет, но тот лишь вздохнул очень серьезно и сказал:
– Что есть, то есть, нравится. Тут недавно на окраине столицы туземцы построили стадион, большой такой. Легкая атлетика. Понятно, тяжелая на Дне даже донникам не по силам. Так в прошлом году стадион хоп – и провалился. Совсем. И трясло-то не слишком сильно, баллов на девять всего…
К этому следовало привыкнуть. Девятибалльное землетрясение – не слишком сильное? Ну-ну.
– Неужели они не нашли для столицы менее опасное место? – спросил Валентин.
И не слишком удивился, когда Квай ответил:
– Это лучшее.
Когда начались горы, дирижабль поднялся выше. Земля перестала быть видна, а небо осталось таким, как было – беспросветно серым. Начало потряхивать. Второй пилот спустился к пассажирам и объявил, что командир ищет попутный воздушный поток. Нашел он его или нет, так и осталось неизвестным: никаких надписей касательно скорости судна на табло не зажглось, поскольку табло вообще отсутствовало. Ламинарная серая муть за иллюминаторами пассажирской гондолы сменялась турбулентной, клубящейся, потом наоборот – вот и все разнообразие. Однако моторы гудели ровно, а туземцы увлеченно болтали о пустяках, не испытывая никакого ужаса.
Квай спал. Рыжий живчик вызывал симпатию с ноткой ревности. Валентин сознавал свой промах: он сам должен был вычислить возможность нападения туземцев на Врата. В затеянной Лисом – или кем-то повыше – шахматной партии он, Валентин, еще не видел всей доски. При всей своей экономии мышления Квай видел больше и дальше. Лис – или, скорее, некто более влиятельный, предпочитающий держаться в тени, – повел рискованную игру, игру по-туземному подлую, но в принципе неглупую. Гостей с Терры задерживают на космодроме под любым предлогом или вовсе без оного, а в это время науськанные туземными властями местные карлики берут штурмом торгпредство и выводят из строя аппаратуру Врат. Если что – власти ни в чем не виноваты, малочисленная полиция (а содержать многочисленную донникам не по карману) ничего не смогла поделать, демонстрируются расквашенные носы и подбитые глаза полицейских, выражается сожаление, приносятся извинения, и все такое прочее. Терра не сразу пошлет корабль, способный пробиться сквозь атмосферу Дна, туземцы выгадают время… За это бесценное для них время они могут успеть запустить свою ракету.
Могут хотя бы попытаться. Как видно, им очень хочется хотя бы совершить попытку.
Только она провалится с треском. Вчера на Терру ушло донесение. Охрана будет усилена.
Временами Валентин проваливался в сон. Ему снилось, что на него наваливают мешки с песком, их тяжесть нестерпима, мышцы бессильны расширить грудную клетку, дышать невозможно, сердце стучит, как автоматическая зенитка, вот-вот разорвется… и он просыпался в липком поту, с разинутым ртом и безумными глазами. Дирижабль как ни в чем не бывало продолжал полет – если можно назвать полетом продирание сквозь тягучий воздух. Валентин вновь засыпал, и на этот раз ему снилось, как его хоронят заживо, без гроба, с каждой секундой все сильнее придавливая сыплющейся с лопат рыхлой землей, и вот уже нет сил вздохнуть…
Один раз он проснулся не от кошмара, а от скрежета по обшивке гондолы. Тотчас оглушительно затявкали пушки, в салон проник запах пороховых газов. Но нападение – если это было нападение – тем и кончилось. Крылатая тварь исчезла в серой мгле, целая или подраненная – неизвестно.
Полулежать было еще терпимо. Сидеть – мучительно. Стоять – мучительно вдвойне. Посещение уборной требовало самоотверженности. Раздражали туземцы: члены комиссии непрерывно болтали о пустяках, а кто не болтал, тот громко храпел. На вторые сутки полета Валентин начал считать оставшиеся часы. Оставшиеся – до чего? На третьи сутки он был убежден, что туземцы завезут его подальше от Клоаки Сатаны и там бросят. Мучил лишь тупой, как мигрень, вопрос: высадят где-нибудь в горах на верную смерть – или просто выпихнут из гондолы? Второе милосерднее: несколько секунд ужаса – и блаженный финальный шмяк!
Но миновали и третьи сутки, и черная ночная мгла за иллюминатором стала серой. Над материком вставало невидимое солнце.
Бубнил в ухо Квай – зачем-то рассказывал о странной фауне Дна. О летающих рыбах и их биологических родственниках – подводных птицах. О волосатых рыбах и плавучих симбиотических колониях размером с большой остров. О стремительных тварях, вооруженных отравленными гарпунами. О загадочном племени совсем уже одичавших туземцев, якобы обитающих где-то на крайнем юге материка, и об их странной биологии, включающей в себя симбиоз с местной дрянью и чуть ли не почкование. В этом племени, плел небылицы Квай, особенно умны беременные самки, поскольку в добавление к своему мозгу пользуются мозгом эмбриона. Как родят – сразу тупеют. Одна баба была вовсе гениальной, пока не родила шестерню. Тогда сразу стала идиоткой…
– Перестань, – попросил Валентин, перейдя на «ты». Нет, он не собирался уподобляться Пегому Удаву – просто Квай не заслуживал «выканья». Нашел время травить байки!
Заложило уши. Дирижабль шел вниз, а герметичность пассажирской гондолы оставляла желать лучшего. Внизу медленно проступало что-то похожее на ландшафт.
– Клоака Сатаны справа по борту! – с радостью кретина возвестил какой-то туземец.
Валентина уже мало интересовал вулкан, да и Квая, кажется, тоже. Мучительно хотелось погрузиться в бассейн или хотя бы упасть в мягкие объятия гель-кровати и провести в блаженстве сутки, не меньше. Пусть даже уполовиненные местные сутки.
Неудобство профессии дипломата состоит, однако, в том, что нельзя терять лицо. Никогда. Ни перед сильным противником, ни тем более перед слабым. Пришлось глядеть в иллюминатор, старательно изображая на лице заинтересованность.
Сквозь мутную пелену действительно было кое-что видно. Дирижабль обходил вулкан по большой дуге, держась вровень с гребнем слабо курящегося кратера. На восточном склоне тоже поднимались дымы – то ли из трещин, то ли от недавних лавовых потоков. И конечно же, конус вулкана был серым, как почти все объекты этой паршивейшей из планет, живые или неживые.
Серость и адская усталость, усталость и серость. Еще время от времени опасность для жизни и происки тех, для кого Дно – дом родной. Ну чем не каторга?
Только одним: старательно демонстрируемыми внешними признаками уважения к персоне гостя.
Кто скажет, что это маловажно? Но выглядит натуральной издевкой.
Дирижабль продолжал снижаться, и туземцы на борту веселились, как дети. Галдели, размахивали ручонками, чуть не бегали по салону вприпрыжку. У них явно не было никакой грыжи, ни межпозвоночной, ни пупочной, ни паховой. А мозговой грыжи, по мнению Валентина, у них не могло быть в принципе, поскольку для нее надо как минимум иметь мозг. У этих же – черт знает что такое, орган первобытной хитрости вместо думателя. Продукт эволюции. И черепные-то коробки у них маленькие…