Звездные знаки

Парнов Еремей Иудович

Горы Ладакха — не пустыня. В укромных, защищенных от буйной игры стихий ущельях стоят сложенные из сланцевых плит хижины анвалов, естественные и прекрасные, как скалы. Извивы каменных стен поддерживают террасы, где ячменные зерна наливаются буйной силой высотного солнца. В ямах, выдолбленных в твердых пластах, медленно вызревают упорные бледно-лазоревые клубеньки картофеля.

Ладакх, входящий в штат Джамму и Кашмир, наверное, самая «заоблачная» страна в мире. Люди живут тут даже на высоте 4500 метров, где скудная земля не выращивает ни злаков, ни клубней. Так же высоко укрылись от мирских тревог и многочисленные монашеские общины, живущие грезами прошедших времен.

Сам Лех — крохотная столица, насчитывающая что-то около девяти тысяч жителей, расположен на отметке 11 500

футов (3450 м). Примыкая к Тибетскому нагорью географически, Малый Тибет сотни лет находился под юрисдикцией далай-лам. Не удивительно, что Лех с его старинным замком и монастырями тибетской архитектуры напоминает Лхасу в миниатюре. Те же белые стены, наклоненные внутрь, и плоские крыши. Почти такие же многоэтажные фронтоны с узкими окнами, которые издали кажутся Т-образными из-за нависающих над амбразурами обширных карнизов. Поразительное смешение красоты и уродства, роскоши и убожества. Многочисленные тибетского толка чортэни и мэньдоны охраняют подступы к стране Красных Лам, как именуют Ладакх древние рукописи. Восьмиметровая статуя Майтреи задумчивой улыбкой приветствует караваны на подходе к «Маленькой Лхасе». Чело будды грядущего мирового периода увенчано чортэнем, а в цветах, что он держит в руках, священные атрибуты: колесо-чакра и кувшинчик с амритой. Скальный конус, в котором высечена статуя, символизирует гору, где уже тысячи лет пребывает бодхисаттва. Когда исполнятся сроки, он выйдет на белый свет и пройдет тем же самым караванным путем в Лхасу. Ламаистские памятники и мани на придорожных камнях укажут ему дорогу в Ладакх и на Тибет, как они испокон веков направляли туда путников.

Вспыхнет небо над Гималаями. Красный всадник Ригден Джапо, как объятое огнем облако, пронесётся над снежными вершинами. И вспыхнет небесный бой, победная «северная война» и откроется путь в сказочную страну счастливых праведников, где сядет на небесный престол Красный всадник — двадцать пятый царь Шамбалы.

Шамбала! Загадочное название. А что если это Чампала? Перевал Майтреи, так как ла — перевал, а Чампой, королем возлюбленным, зовут в Гималаях грядущего учителя веры. Если это действительно так, то Шамбала не более чем наглядный символ веры. Это внутренняя страна, которую каждый может открыть в себе на вершине восьмеричного пути к совершенству. Но не будем вдаваться в тонкости буддийской метафизики. Кочевые племена Гималаев сотни лет ждали пришествия Майтреи. Для них Шамбала стала символом воздаяния за все несправедливости жизни.

В образе легендарного Ригден Джапо, или Эрэгдын-догбо-хана, Рерих воспел революцию. В 1926 году он написал свое знаменитое полотно «Красный всадник», которое подарил правительству Монгольской Народной Республики.

Я видел эту картину в Улан-Баторе. Прообразом ее послужила тибетская танка:

«На красном коне, с красным знаменем неудержимо несется защищенный доспехами красный всадник и трубит в белую раковину. От него несутся брызги алого пламени, и впереди летят красные птицы. За ним горы Белухи, снега, и Белая Тара шлет благословение. Над ним ликует собрание великих лам. Под ним — охранители и стада домашних животных как символы места.

Эта замечательная старинная тибетская картина принесена нам в последний день жизни в Ладакхе».

Ветер играет лохматыми хвостами яков, знаменами, обесцвеченными до белизны тряпками. Отполированная ладонями паломников лоснится медь больших молитвенных цилиндров перед воротами монастыря. Темно-красные тоги и высокие, гребенчатые, словно у героев Троянской войны, шапки лам ярко рдеют на плоских каменных крышах.

Время словно пронеслось мимо заповедного места, как река, огибающая скалу, протекла по обе стороны горной цитадели, напружив пенный бурун далеко на севере, где вновь сомкнулись струи.

Войдем же в один из этих обветшалых храмов, возведенных в строгом соответствии с каноном. Не знаю, можно ли по одному-единственному дереву судить о всем лесе, но внутреннее убранство любого ламаистского святилища даст довольно полное представление о храмах Тибета и Монголии, Бутана и высокогорного Непала, Бурятии и Сиккима.

Ворота стерегут стилизованные львы, скорее похожие на

широкомордых курчавых собак. Их так и называют львы-собачки Будды. Сразу же за воротами большая бронзовая курильница, в которой пылают связки можжевеловых палочек. Их благовонный дым отгоняет всякую скверну. Перед тем как войти внутрь, богомольцы подставляют лицо и грудь дымным прядям. Вход всегда расположен с южной стороны, а главная сокровищница — на севере, где находится Шамбала и пребывает в нирване будда Шакья-Муни. Через позолоченное навершие в виде полумесяца и увенчанного языком огня солнечного диска храм как бы проникается творческой силой космоса. Предстает в облике миниатюрной, но законченной Вселенной, замкнувшей в себе основные стихии.

В центре крыши помещают ганьчжир — позолоченный сосуд, наполненный священными текстами. По-тибетски он так и называется «полный сокровищ» — цзутан. По углам возвышаются вазы поменьше — «знаки победителя», в которые кладутся не только мани, но и оттиски сочинений буддийского проповедника Адиши. Пройдя от Индии до Тибета, он всюду оставлял за собой «знаки победителя». Проповедовал учение, взывал к отрешенности помыслов и чистоте поступков.

Над дверями, на которых обычно рисуют устрашающие охранители или маски чудовищ, сверкает восьмирадиусный круг с двумя оленями по бокам. Четыре локапалы — хранителя стран света стерегут преддверие святилища. Космическая символика, пронизывающая все индо-буддийские вероучения! Красные четырехугольные колонны обычно расписаны золотыми фантастическими фигурами: драконами, птицами-гарудами, змеями-нагами. Так под видом орнаментов посланцы Вишну и Шивы проникали в оплоты буддизма.

Места лам распределяются в зависимости от степени и чина. Чем значительнее, тем ближе к святыне. Самым почетным считается место на северной стене левее от алтаря. Его обычно занимают святые перерожденцы хутухту. Степень старшинства ламы можно установить по количеству подушек на сидении: от одной до семи. Причем нижняя — для многих она единственная — обязательно плетется из трав. Эта циновка бхикшу — нищего, который отрекся от мира ради познания высших истин, должна повседневно напоминать об аскетических заветах буддизма. О том же свидетельствует и ромбовидная заплатка на монашеском тюфячке. Когда по прошествии шести лет такой тюфячок заменяют, заплатка аккуратно перешивается на новый, напоминая о нищете, о высоком благе довольствоваться только самым необходимым.

Я не раз беседовал с ламами о символике храмовых атрибутов. Мало кто из них знал об истинном смысле заплатки. Почти все полагали, что это просто украшение. Так оно и есть в теперешнее время.

Перед старшими ламами (в Таиланде они различаются по веерам) обязательно стоит низенький, увитый драконами столик, куда ставятся колокольчик с ваджрой, барабанчик или набор чайных чашек, прикрытых узорными крышками из серебра. При богослужениях столик убирают цветами. На нем могут лежать стопки священных страниц Ганжчура, музыкальные инструменты. Перед статуями богов — бурханов на северной стене находится жертвенник, на котором постоянно стоят восемь счастливых драгоценностей: белый зонт, парные рыбы счастья, талисманы из озера Яндок, белый лотос, сосуд с амритой — бумба, хитроумно закрученная нить счастья, победный бунчук и тысячерадиусное колесо.

На этих традиционных жертвах стоит остановиться особо. Рожденные в Индии, эти символы разлетелись далеко за ее пределы, утратив зачастую конкретный смысл и превратившись в элемент орнамента. В Гималаях они встречаются повсеместно: в резных наличниках окон и чеканном узоре сбруи, на вышивках и детских игрушках, женских платках, табакерках, оружии. Они составляют основу затейливых узоров в жилищах, одежде и утвари монголов, калмыков, бурят, тувинцев.

Они проникли даже туда, куда не забирались буддийские проповедники. Характерное сплетение нити счастья («балбэ», по-монгольски) я встречал на фресках церквей в Ростове Великом, на каменном саркофаге мусульманского святого в Хиве, на царских бан-киотах, даже на стальных немецких латах в «Рыцарском зале» Эрмитажа. Эту эмблему, указывающую счастливый путь в лабиринте перерождений, тибетцы не совсем почтительно именуют «кишками Будды».