Звёздный цвет
Шрифт:
В Херсоне простояли два дня, ждали, пока лед отвердеет. И как только пришли в Херсон, рассыпались атаманшины всадники по всему городу, а вернулись к вечеру с полными седельными мешками.
А на другой день то же.
А вечером пьяные горланили «Яблочко» и дуванили добычу. И еще больше колец стало на черных пальцах, и — чего не было еще в гулявинском полку — матросы тоже приняли участие в дележе.
Не все, человек десять, не более. Соблазнились.
Ночью вернулся из города Строев и застал в штабе Василия и атаманшу. Сидела
Повернулась к вошедшему Строеву, протянула стакан и крикнула:
— Выпей, красная девица! Что сопли пускаешь!
Ничего не ответил Строев, и к Василию:
— Нужно с тобой по делу говорить. Серьезное!
— Ну, говори!
— Выйдем в другую комнату.
Вышли. Заходил Строев взволнованно из угла в угол — и потом прямо к Василию.
— Дело очень грязное! Я сейчас из совета! Позорно и грязно! Нас обвиняют в грабежах. Говорят, что наши кавалеристы грабили по домам, и даже у рабочих. В предместье какой-то подлец старуху пристрелил из-за копеечных серег. Это взволновало рабочих. Говорят, что советские войска — бандиты. Я тебя предупреждал! Просил не брать этой… — не кончил и брезгливо поморщился.
— Амба! Ты не горячись!.. При чем тут она? Народ у нее распущенный — это верно. Так она же баба, — подтянуть не умела. А я их сам с завтра шкертом за глотку возьму — шелковые станут.
— Да не в том, в конце концов, дело! Не место в наших рядах такой сволочи! Кто она — бульварная девка.
Рассердился Василий.
— Смотри, Мишка! Опять барская блевотина! Тебя послушать — так бульварная девка не человек? Опять поссоримся.
— Совсем не то! На этот раз не уступлю! Если бы она была втрое хуже, но пришла к нам потому, что ее зажгла революция, выжгла в ней ее прошлое, я бы раньше тебя ее принял, как друга. А ты вглядись! Что ты, ослеп? Ведь она идет просто грабить. Для нее все это, чем мы горим: революция, борьба — только богатый гость, которого удобно обобрать, а потом кликнуть кота и пришить этого гостя. Понимаешь?.. Ее просто к стенке нужно поставить и с ней всю ее рвань. Из-за таких дело гибнет! Я требую убрать ее из полка… Впрочем…
Строев усмехнулся болезненно:
— Пожалуй, это тебе не по силам. Удобная баба… искать не нужно!
Покраснел Василий от укола и еще больше озлился. Но рта раскрыть не успел, потому что с дребезгом настежь шатнулась дверь и ворвалась в комнату вихрем Лелька. И сразу к Строеву.
— Ах ты, подстилка свиная!.. Меня к стенке?.. Ты что за командир выискался, буржуйское семя!.. Я шлюха?.. Говори! — И ухватила Строева за грудь.
Но взял Строев спокойно атаманшины руки и зажал их. Никогда не думал Гулявин, что сила есть у парня, а тут, как побелело вмиг атаманшино горящее лицо, понял, что железом захвачены Лелькины руки.
Попыталась вырваться, но только прошипела:
— Пусти, говорю.
А Строев обернул лицо к Гулявину и равнодушно сказал:
— Я бы попросил тебя употребить власть командира.
Подошел Гулявин, взял Лельку за ворот.
— Вот что!.. Ты не в свое дело не путайся! Твоей заботы тут нет! Иди-ка, девушка!
Довел до двери и коленком поддал. Вылетела атаманша пухом. А Гулявин затворил дверь за ней и засмеялся.
— Сражение! Ишь, какая вояка!
Строев удивленно смотрел на него.
— Что же? Ты и после этого ее не выставишь?
И Гулявин ответил резко:
— Нет!.. Я командир и за себя отвечаю! И в мои дела не лезь. Спутался я с ней или не спутался — не твое дело. Если и спутался, так и то моя забота, а не твоя. Жалко мне бабу, а у тебя жалости к человеку нет. Ей помочь нужно на ноги встать, а не гнать. Не ждал я от тебя, что ты свиньей будешь!
— Василий!..
— Чего — Василий? Двадцать шесть лет Василий! Правду в глаза скажу! Дорога мне баба за удаль!
— Может, за что другое?
— Может, и за другое! Другое я знаю!
— Ну если меня не слушаешь, подумай о всем полку. Она нас втянет еще в историю. Собой ты можешь рисковать, мною тоже можешь, но сотнями людей играть ради постельной девки нельзя!
— Фу-ты, ну-ты, какие страхи! Довольно! Не хочу учителей слушать! Сам учить могу!
— Делай что хочешь! Но я теперь — только начальник штаба. Вне службы мы люди чужие, и при первой возможности я уйду.
— И черт с тобой!.. Фря тоже… мать твою!
Повернулся Гулявин и спокойно пошел к атаманше.
Глава седьмая
ГВОЗДИ
Зимним хрустальным свежим утром по звенящему льду перетянулся полк через Днепр и змеей пополз по Перекопской старой чумацкой дороге в Крым.
Ехал Гулявин впереди полка мрачный и злой.
Строев сдержал слово и почти перестал разговаривать.
На «вы» перешел, и все официально:
«Как прикажете, товарищ командир!» «Мое мнение такое, товарищ командир!» — и больше слова из него не вытянуть.
Тошно.
Неприятно это Гулявину ужасно, потому что полюбил он своего начальника штаба крепко, а тут такая разладица.
И уж сам на себя злился, что из-за бабы буза пошла.
Повернулся в седле, оглянулся.
Далеко в хвосте колонны едет Строев, посреди матросов. Спокойный, как ни в чем не бывало, — видно, шутит, смеется.
«Ишь, характер какой дубовый! Коряга — не человек!» — подумал Василий и налево повернулся.
На золотистой тонконогой помещичьей кобыле, гоголем завалясь в седле, едет Лелька. Штаны гусарские розовой зарей горят, и алой зарей щеки пылают.