Звездный десант
Шрифт:
Это было именно то, на что я надеялся. Я стал передвигаться вправо, одновременно декламируя, и он разрешил мне это.
Раз Твидлдам и Твидлди Решили скот украсть. Сказал братишке Твидлди: «Свою взнуздаю часть!»— Ну, ну, старина,— сказал он ворчливо,— воровать-то нехорошо. Лучше быть честным, дружок. К тому же и рифма, и размер хромают. Оставь-ка своего Кэрролла в покое.
—
И тут я кинулся на него.
Не все вышло так, как я задумал. Он, как я и надеялся, немного расслабился, ожидая, видимо, что я продолжу валять дурака с этими едва соприкасающимися клинками все время, пока буду декламировать.
Я застал его врасплох, но он не отступил, мощно парируя мой выпад, и мы неожиданно оказались в незащитимой позиции — корпус к корпусу, клинки скрещены у эфесов — почти полный тет-а-тет.
Он захохотал мне прямо в лицо и прыгнул назад — почти в то же мгновение, что и я, что снова поставило нас в позицию ан-гард. Но кое-что я все же выиграл. До сих пор мы довольствовались лишь колющими выпадами. Острие опаснее лезвия, но мое оружие обладало и тем и другим, а человек, привыкший действовать только острием, далеко не всегда готов отразить рубящий удар. В тот момент, когда мы расходились, я обрушил свой клинок ему на голову.
Я надеялся развалить ее надвое. Но для такого удара не хватило ни силы, ни времени, однако он получил рану, которая рассекла ему лоб до брови.
— Touche! — крикнул он.— Отличный удар! Да и песенка ничего себе. Давай дальше!
— Ладно,— согласился я, тщательно парируя и выжидая, пока кровь зальет ему глаз. Рана в лоб — одна из самых кровоточащих среди поверхностных ранений, и на этом я строил теперь свой расчет.
Поединок на шпагах — страшная штука — ум в нем участия почти не принимает, он не успевает за темпом сражения. Думает твоя кисть, она отдает приказы ногам и телу, что им делать, а мозг она обходит стороной — ты мыслишь «на потом», превращая мозг в склад инструкций и указаний на будущее, во что-то, подобное компьютеру с его программой.
Я продолжил:
Теперь они уже в суде. За нарушения в...Я задел ему руку — почти как он мне — только серьезнее. Теперь, решил я, он мой! Но тут он сделал то, о чем я только слышал, а видеть не приходилось: он быстро отступил и перебросил клинок из одной руки в другую.
Да уж — удачей это не назовешь! Фехтовальщик, действующий правой рукой, терпеть не может левшей — это выбивает его из седла, тогда как левша прекрасно знаком со всеми приемами праворучного большинства. Этот сукин сын владел левой рукой так же, как и правой. Еще хуже — теперь ко мне была обращена не залитая кровью глазница.
Он снова задел меня — на этот раз в коленную чашечку, причинив мне сильнейшую боль и существенно
Выбора не было.
В позиции секунда есть рипост — отчаянно опасный, но блистательный, если его, конечно, удастся провести. Он доставил мне немало побед в рее [90] , где на карту не ставилось ничего, кроме очков. Начинается все с сиксты. Сначала ваш противник нападает, но вместо парирования и кварты ты жмешь, атакуя с зажимом, твой клинок скользит вдоль и вокруг его клинка штопоровидным движением, пока острие не входит в его плоть.
90
Здесь — соревнования по фехтованию (фр.).
Беда с этим приемом в том, что если он не удался, то времени для защиты у тебя уже нет, для рипоста — тоже, твоя грудь открыта для клинка противника.
Я не пытался использовать этот прием, особенно против такого фехтовальщика. Я только подумал о нем.
Мы продолжали драться практически на равных. Затем он слегка отступил, парируя, и поскользнулся в собственной крови. Моя кисть сама выполнила все: клинок скользнул с захватом, как то полагалось в секунде, и шпага пронзила его насквозь.
Он будто несказанно удивился и поднял клинок рапиры, салютуя, а затем рухнул на колени, и рапира выпала из его руки. Я шагнул вперед вслед за моим клинком, намереваясь вытащить его из раны.
Он схватился за мой клинок.
— Нет, нет, мой друг, пожалуйста, оставь его. Он на время закупорит мое вино. Твоя логика остра, она дошла до моего сердца. Как твое имя, сэр?
— Оскар из Гордонов.
— Гордое имя. Не могу позволить, чтобы меня убивал незнакомец. Скажи мне, Оскар из Гордонов, ты когда-нибудь бывал в Каркасоне*?
— Никогда.
— Побывай там. Любить девчонок, убивать мужей, писать книги, слетать на Луну — я все это испытал.— Он задохнулся, и пена пошла у него изо рта, розовая пена.— На меня даже дом падал! И какова цена чести, раз на голову тебе может обрушиться балка! Какое разорительное остроумие!
Он закашлялся и продолжал:
— Темнеет. Давай обменяемся последними дарами, если ты согласен. Мой первый дар состоит из двух частей. Часть первая: ты счастливец и умрешь не в постели.
— Надеюсь, что ты прав.
— Постой... Часть вторая: бритва отца Гильоме никогда не бреет брадобрея, она слишком тупа. А теперь твой дар, мой старый... и поторопись, у меня уже нет времени... но сначала — как кончается твой стишок?
Я сказал ему. Он прошептал, колотушка смерти уже стучала у него в горле.
— Очень славно. Старайся. А теперь — твой дар, я более чем готов для него...— Он попытался перекреститься.
И я преподнес ему дар милосердия, потом устало постоял, подошел к скамье и рухнул на нее, затем вытер оба клинка — сначала узкий золингеновский охотничий нож, после него — особенно тщательно — Леди Вивамус. Я нашел силы встать и отсалютовать ему блестящим клинком. Знакомство с ним было для меня большой честью. Жаль, не спросил его имени. А он, казалось, думал, что оно мне известно.