Шрифт:
Глава 1. Бегство с планеты Виолетта
В тот вечер я напился, как свинья.
Когда после трехчасовой пытки сидения, слушания, беспрерывной записи на диктофон и полного непонимания того, о чем речь, мне все-таки удалось принять разумное решение и просто сбежать с Межконфессиональной религиозной галактической конференции, я был уже, как выжатый лимон. Разумные решения, как правило, приходят к нам слишком поздно. «Задним умом крепок» – так, по-моему, давным-давно говорили в одной стране на нашей старушке Земле. Иногда мне
«Задним умом крепок» – это про меня было сказано, точно. Иначе я бы здесь не оказался.
Я выскочил из зала, как пробка, презрел медлительную помощь лифта и бегом спустился с двадцатого на первый этаж здания Конгресса.
– Всего вам доброго, мистер Рочерс, – вежливо сказали мне огромные зеркальные двери в вестибюле и раздвинулись. Я вздрогнул. За три дня пребывания на планете я все никак не мог привыкнуть к местным шуточкам. Здесь все вещи разговаривали с тобой, как со своим старым приятелем. Причем на знакомство времени не тратили, а неведомым образом идентифицировали тебя и немедленно вступали, так сказать, в контакт.
Компьютерное хамство. Такие приличные гуманоиды, местные аборигены, и вот – на тебе… А название планеты мне нравилось – Виолетта.
– Вы найдете дорогу в гостиницу? Сервисный отдел может предоставить вам такси…
Двери отметили мое замешательство и теперь с тупым усердием продолжали строить вежливый диалог. Но общаться с говорящими дверями и зеркалами – сейчас это было выше моих сил.
– М-м-м… – промычал я в ответ и вывалился из дверей единственного на планете стоэтажного небоскреба.
На широченной подъездной аллее, освещенной оранжевыми фонарями, никого не было. Я не пошел к воротам охраняемой территории, а раздвинул ветки плотного кустарника на обочине и шагнул на нетронутый газон Регулярного Парка Конгресса. Бархатный вечер чужой планеты мягко обнял меня за плечи, обступил тенями могучих и странно пахучих деревьев. Ласковый ветерок овеял разгоряченное лицо. Я углубился в парк подальше от света фонарей, остановился возле высоченного кустарника с треугольными листочками и всей грудью вдохнул теплый вечерний воздух…
Мне, определенно, сегодня не везло! Ароматы, испускаемые коварными листочками, ударили в нос резким запахом аммиака. Я закашлялся и зачертыхался. Этого еще не хватало! Вот что значит – не дома, не знаешь, где голову преклонить! Я кое-как успокоил дыхание, с тоскою поглядел в сторону подъездной аллеи – как мне не хотелось сейчас никуда идти, даже в свой номер в гостинице! – и направил стопы в противоположную сторону, к аккуратным скамеечкам, стоящим вокруг центральной парковой клумбы.
Что делать – я не знал. И поэтому решил пойти и понюхать теперь цветочки.
Я здорово притомился. Голова у меня кружилась, под ложечкой сосало от голода, а ноги, мои бедные ноги – незаменимый, важнейший после головы и рук профессиональный инструмент! – были ватными. Репортерская сумка с блокнотами, толстенным органайзером и диктофоном оттягивала правое плечо. Я остановился возле клумбы, осторожно втянул носом воздух – чертов запах мочевины не пропал! – послушал себя и понял, что сейчас мне ничто не поможет – ни бестолковое вытаптывание тропинок на газоне Регулярного Парка, ни бодрящее парковое амбрэ, ни даже ужин в гостиничном ресторане.
Я слишком устал для любых предприятий.
Для любых, кроме одного…
«Тебе нужно выпить», – внезапно прозвучал во мне зловещий внутренний голос, и это было произнесено, как приговор.
Я узнал этот голос. И сник.
И здесь я должен объясниться.
Я сник потому, что предательский голос на самом деле произнес не приговор, а заклинание. Заклинание это звучало во мне очень редко, но всегда заставало врасплох. И если роковой голос прорезался, то Дэниел Рочерс был над собой уже не властен. Он переставал быть журналистом Рочерсом. Он становился кем-то другим. Может быть, инопланетянином, может быть, зомби – называть это можно по-разному, – во всяком случае, не совсем человеком, это определенно.
В нем просыпался некий Дэнни-дурак. Он-то и был хозяином зловещего голоса, Дэнни начинался с него! И этот хозяин брал бразды правления в свои руки, распрямлял спину и открывал свою жадную глотку в немом ожидании подношения. В эту глотку полагалось вливать бренди, двойное виски без содовой, русскую водку – без ограничения дозы и без контроля над длительностью процесса.
Дэниел Рочерс в таких случаях безропотно исполнял желания Дэнни-дурака. И, когда процесс достигал определенного этапа, сливался со своим позорным двойником.
И вот тогда-то и начинались чудеса, и совершались подвиги, и враги обращались в бегство, и села горели, и женщины кричали Дэнни-дураку вслед – то ли проклятия, то ли благословления, то ли они пели, то ли рыдали навзрыд, этого я никогда не мог точно определить. Потому что из всех подвигов Дэнни-дурака помнил всегда очень мало…
Загадочный и неодолимый Дэнни был дан мне от рождения. Он был со мной всегда. Но впервые обнаружил себя в те счастливые студенческие времена, когда я на одной из вечеринок поднес к губам первую в своей жизни кружку пива. Дэнни тогда выскочил из своего забытья, как черт из табакерки, и продемонстрировал такие фокусы, что мои однокашники только диву давались.
Мне не пришлось проходить через многолетнюю адаптацию организма к «огненной воде», через рвоту при передозировке, через милые чудачества от двух капель спиртного. Для Дэнни эти вехи были пройдены уже давно, видимо, в прошлом его воплощении – в виде жирного спитого бюргера из грязной прокисшей пивными дрожжами таверны, думал я. Дэнни пил серьезно, много, не терял головы, поражал друзей трезвостью мышления после бутылки бренди, невиданной физической силой – после двух, необыкновенным обаянием, совершенно губительным для женщин, – после трех…