Звёздный сын Земли

Обухова Лидия Алексеевна

"В своей жизни я повидал немало интереснейших людей. Гагарин — особо значительная, неповторимая личность. В дни подготовки к старту, когда у всех хватало и забот, и тревог, и волнений, он один, казалось, оставался спокойным, даже весёлым. Сиял, как солнышко… "Что ты всё улыбаешься?" — спросил я его. "Не знаю. Видимо, несерьёзный человек". А я подумал: побольше было бы на нашей земле таких "несерьёзных" людей… Один случай меня особенно изумил. В то утро, перед полётом, когда Юрий одевался в свои космические доспехи, я заглянул в "костюмерную" и спросил: "Как настроение?" — "Отличное, — ответил

он и, как обычно, с ласковой улыбкой произнёс: — А у вас?" Он пристально вглядывался в моё сероватое, уставшее лицо — не спал я ночь перед стартом, — и его улыбка разом погасла. "Сергей Павлович, вы не беспокойтесь, всё будет хорошо", — сказал он очень тихо".

РУССКИЙ ИКАР

Хвала и честь одиноким путникам, идущим в темноте, наугад, к далёкому блуждающему огоньку истины. Их открытия, которые они потом принесут людям, измученные и опустошённые, подобно Прометею, разгорятся яркими солнцами. Их не забудут. Имена их священны.

Но вот 12 апреля 1961 года нашей эры от Земли отрывается первый человек, герой и любимец века. И его облекает соучастие многих. Он уходит далеко от них, но не остаётся одиноким.

Ощущение братства, взаимной ответственности, чувство плеча сопровождает его и несёт более плавно и надёжно, чем реактивная струя.

Стоя между небом и Землёй, прежде чем войти в ракету, запеленаться в ремни, он только улыбнулся и поднял обе руки кверху.

— До скорой встречи!

"Теперь с внешним миром, с руководителями полёта, с товарищами-космонавтами я мог поддерживать связь только по радио".

И пока длилась часовая готовность к старту, между ракетой и Землёй шёл диалог. Он был то озабоченно-деловым, когда с Юрием разговаривали Королёв и Каманин, то дружески-шутливым, если подходил Попович. Всё это напоминало прощальные полчаса на вокзале.

Гагарин. Как слышите меня?

Земля. Слышу хорошо. Приступайте к проверке скафандра.

Гагарин. Проверка телефонов и динамиков прошла нормально, перехожу на телефон.

Земля. Понял вас отлично. Данные ваши все принял, подтверждаю. Готовность к старту принял. У нас всё идёт нормально. Шесть минуток будет, так сказать, всяких дел… Юра, как дела?

Гагарин. Как учили (смех).

Земля. Займите исходное положение для регистрации физиологических функций.

Гагарин. Как по данным медицины — сердце бьётся?

Земля. Вас слышу отлично. Пульс у вас шестьдесят четыре, дыхание двадцать четыре.

Гагарин. Понял. Значит, сердце бьётся.

Земля. Объявлена десятиминутная готовность. Как у вас гермошлем, закрыт? Доложите.

Гагарин. Вас понял: объявлена десятиминутная готовность. Гермошлем закрыт. Всё нормально, самочувствие хорошее, к старту готов.

Земля (голосом Королёва, который сидит сейчас на командном пункте, напряжённо сведя плечи). Минутная готовность. Как вы слышите?

Гагарин (чуть приподняв голову за прозрачным забралом гермошлема). Вас понял, минутная готовность. Занял исходное положение.

А когда раздалась последняя команда "Пуск!" и ракета ринулась вверх, Гагарин лихо, бедово, с чисто русским пренебрежением к тяготам и опасности-сказал своё знаменитое "Поехали!", подбадривая не себя, а тех, кто остаётся.

Ракета очень медленно, томительно медленно тронулась с места…

Стрелки показывали 9 часов 07 минут по московскому времени. Свист и всё нарастающий гул — гигантская ракета задрожала всем своим корпусом и медленно, очень медленно оторвалась от стартового устройства.

В эти мгновения он уже не испытывал ни ошеломления, ни восторга. Всё было точным и размеренным в его сознании. Только одно могло показаться странным: когда росли и росли перегрузки, с Земли голос Королёва ему сообщил, что прошло семьдесят секунд после взлёта. Он ответил бодро: "Самочувствие отличное. Всё хорошо", а сам подумал: "Неужели только семьдесят? Секунды длинные, как минуты". Но тотчас утешился воспоминанием: "На центрифуге приходилось переносить и не такое".

Одна за другой стали отделяться ступени ракеты. Их топливо выгорело; они сделали своё дело — вынесли корабль на орбиту.

И вот тяжесть схлынула, а затем Гагарина словно подняло из кресла: он повис на ремнях в том направлении, которое ещё за секунду перед тем считалось верхом. Между его громоздким скафандром и сиденьем кресла образовалась прослойка пустоты.

Раньше, на тренировках, Юрий находился в состоянии невесомости несколько секунд, пока самолёт низвергался вниз. Сейчас это странное, похожее на затянувшийся сон ощущение, когда "и руки и ноги стали будто совсем не моими", должно продлиться более часа.

Юрий взял бортовой журнал и начал вести записи. Почерк его не изменился, чёткость букв та же. Это порадовало его. Минуты теперь понеслись неимоверно быстро.

Он бы, пожалуй, поудивлялся этому, если б мог отдать внимание чему-то другому, кроме космической работы. Но он впитал и это ощущение, оставив его про запас…

Однако одно мощное чувство всё-таки пробивалось сквозь заградительные кордоны. Он ощущал токи солидарности, которые поднимались к нему от людей, оставшихся на Байконуре.

Земля. Как самочувствие?

Гагарин. Самочувствие отличное. Машина работает нормально. В иллюминаторе наблюдаю Землю. Всё нормально. Как поняли меня?

3емля. Вас поняли!

Как никогда прежде, он испытывал счастливое сознание своей причастности к их мыслям и надеждам.

Гагарин. Продолжается полёт в тени Земли. В правый иллюминатор сейчас наблюдаю звезду. Она проходит слева направо по иллюминатору. Ушла звёздочка. Уходит, уходит…