Звездный удар
Шрифт:
— Этим мы и должны заниматься, а не волноваться из-за Толстяка, — проворчал Созерцатель сквозь раздувающиеся дыхательные отверстия.
Болячка сплющился, его оболочка стала бугристой.
— Я взял на себя ответственность найти Толстяка только из-за того, что в это вмешался Шист. У меня тоже есть свои дела. Но это не шутка.
— А Пашти? Насколько серьезно нам следует отнестись к ним, ведь циклы приближаются? — Созерцатель стал совсем плоским. — Мне кажется, не стоит вмешиваться. Толстяк никогда не причинял тревоги. Насколько опасны эти гомосапиенсы? Я просмотрел записи запрета, и у меня не возникло подозрений, что они могут представлять какую-то опасность для Пашти.
— Они склонны к насилию, нездоровы.
— Честно говоря, я не вижу от них особого вреда, кроме того, что они страшно грязные и плохо воспитаны.
— Но у них есть оружие. Все их развитие основано на применении оружия.
— Во время циклов Пашти легко справятся с их оружием. Согласно последним сведениям, гомосапиенсы используют металлическое оружие, которое вряд ли способно пробить панцирь Пашти. Достаточно легкого толчка, чтобы свалить с ног это хрупкое существо и даже убить его.
— Тогда почему их запретили?
— В основном чтобы предохранить Пашти и Ахимса от общения с ними. Их мозг по химическому составу похож на наш. Существует слабая вероятность заражения. А кроме того, какая польза от общения с существами, способными к саморазрушению? Даже если допустить возможность натренировать их и подготовить к работе в сфере обслуживания, все равно они не способны выйти с нами на связь, овладеть высокими техническими навыками и атрибутами цивилизации. Но на Совете решающим доводом в пользу запрещения их планеты послужило соображение, что когда-то в будущем может случиться, что они начнут воевать друг с другом и посеют смуту. Кому захочется жить рядом с существом, которое в любую минуту может стать агрессивным? К тому же они удивительно самовлюбленные. Они непокорны, не слушаются своих начальников, и вообще, если что-то встает на их пути, они приходят в ярость. А тебехотелось бы, чтобы тебя окружали животные, воспринимающие тебя как угрозу?
Оболочка Болячки начала обвисать.
— Вселенная и без этих диких зверей довольно опасное место. Если окажется, что Толстяк и в самом деле нарушил запрет, нам придется принять срочные меры.
— И ты думаешь этим заняться?
— После того, что ты тут сказал, — конечно. Если Толстяк сошел с ума, придется его изолировать, сослать куда-нибудь подальше, чтобы он не мог заразить остальных. Что касается людей, то самым верным решением было бы уничтожить их именно сейчас, когда они узнали, что цивилизация существует.
— Может быть, будет достаточно всего лишь усилить запретные санкции?
— Ты бы хотел сидеть взаперти на своей планете, узнав, что другие живут среди звезд?
— Они же животные! Зачем сравнивать? Хотя, может, ты и прав.
Заложив руки за спину, Шейла мерила шагами свою комнату. Хотя глаза ее были опущены к полу, она помнила о Викторе и представляла, как в свете панелей отливают золотом его светлые волосы. Наконец она заставила себя сосредоточиться на проблеме, с которой он пришел к ней.
— И что ты предполагаешь предпринять, Виктор? Как я смогу отвлечь их от мыслей о доме?
Стукалов поднял руки.
— Сейчас Сэм заставляет их бегать и потеть, уверенный, что если свободное время будет занято физическими нагрузками, то к вечеру они, обессиленные, заснут молниеносно. Просто не хватит сил задуматься о доме.
— А как же занятия с компьютерами? Я познакомилась с результатами: мы едва управляемся с информацией, которую просил изучить Толстяк.
Виктор нахмурился.
— Кажется, эти обручи Ахимса по-своему влияют на человеческий мозг. Я заметил, что информация, заложенная в него, остается… ничего не надо специально запоминать. То, что записано на дискету, автоматически внедряется в мозг.
Шейла повернулась.
— Значит, нам надо узнать больше. Мне бы хотелось, чтобы каждый человек не меньше четырех часов в день проводил у терминала. Я хочу, чтобы они занимались физикой, галактической историей, наукой Ахимса. Возможно, это пригодится. Образование никогда никому не вредило.
Она подошла к автомату и взяла чашку чая.
— Виктор, скажи мне честно. Ты и твои люди, вы готовы подчиниться моим приказам? — Она задержала дыхание. Так много будет зависеть от этого спокойного сильного человека.
Он уловил подтекст, прозвучавший в ее словах. Шейла взглянула на него в ожидании ответа.
— Смотря какой приказ. Сомневаюсь, что мы бросимся штурмовать Политбюро по твоему приказу.
Ее глаза не дрогнули.
— Я хочу знать, подчинитесь ли вы любомумоему приказу, который я отдам здесь, во время выполнения этого задания? Мне нужно беспрекословное подчинение — буквально. Ты дашь мне такое право? Доверишься мне?
Глаза Стукалова сузились, превратившись в щелочки.
— Я уже получил приказ от Генерального секретаря. Почему ты говоришь о доверии?
Она скрестила руки, прошлась по комнате и остановилась возле него, глядя прямо в холодные синие глаза.
— Ты бы меня понял, увидев звезды в кабине наблюдения, — перед глазами раскрывается целая вселенная, которой лишится человечество. Сейчас я не могу ничего сказать тебе. Толстяк установил систему перевода в кабине наблюдения.
Его глаза перехватили ее взгляд, испытывая, выискивая слабость. Медленная улыбка тронула его губы, в глазах сверкнуло понимание. На короткий момент их души соприкоснулись, и сердце Шейлы начало таять. Застигнутая врасплох его взглядом, она впервые почувствовала себя хрупкой, незащищенной. Привычное хладнокровие покинуло ее. Она словно в первый раз увидела его.
— Я буду следовать вашим приказам, майор. Да, я доверяю вам наши жизни.
— Спасибо тебе, Виктор.
Ты всегда играешь, не так ли?Его взгляд не мог обмануть ее. Шейла взяла себя в руки.