Звездолет «Иосиф Сталин»
Шрифт:
На смотровой площадке корреспонденты получили по биноклю и, привыкая к оптике, обежали взглядами горизонт, только ничего интересного там не обнаружили. Пустыня была такой же, как наверное и сто и двести лет назад – океан рыжего песка, кое где украшенной кустиками саксаула. Товарищ Ежов снял трубку телефона.
– Готовность?
Как не прислушивались корреспонденты, ответа они не услышали.
– Добро. Готовность полторы минуты.
Он вскинул руку, посмотрел на часы.
– Итак, господа… Смотреть следует по левому борту. Через несколько минут вы все
Он не успел закончить.
С неба с самого зенита упал… Не смотря на свою долголетнюю корреспондентскую жизнь, корреспондент «Фолькишер Беобахтер» затруднился так вот сразу описать то, что увидел. Луч? Столб света? Это было похоже, но все-таки не то. Но все же это как-то надо было назвать. Пусть все-таки луч, но не простой. Живой. Расширяющийся словно веер, состоящий их неотчетливых полосок тумана, он заскользил по пустыне, словно узкая метелка из перьев, смахивающая пыль с книг и фарфоровых безделушек.
Там где он касался песка, в воздух взмывала туча, не то пыли, не то пара, хотя откуда тут вода, в этой обезвоженной пустыне? Желтые клубы рвались оттуда в разные стороны, но словно привязанные к песку небесным лучом, двигались вслед за ним по пустыне.
Немец воевал в Мировую и поэтому вполне представлял, что может поднять так высоко песок и землю.
Мощь, которая на их глазах перепахивала пустыню, не поддавалась осознанию. За этими желтыми облаками творилось Бог знает что. Бинокль тут уже не помогал и, отпустив их, люди смотрели своими глазами как совсем рядом бушует неведомая сила. Дирижабль качнуло, он словно попятился.
– Что это? – раздалось несколько голосов. – Что это?
В словах сплелись самые разные акценты, но ощущение тревоги слышалось в каждом голосе.
– Объяснения потом, – спокойно отозвался хозяин. – Смотрите…
Все, как он и обещал, продолжалось минут пять, потом луч исчез, а облако расползлось и осело. Вместо него прямо по курсу светилась багровая полоса. Свет её уже не резал глаза. Что бы там не происходило оно уже закончилось.
– Итак, господа, вы стали свидетелями эксперимента. На ваших глазах советская орбитальная станция «Знамя Революции» произвела опытный цикл работ по постройке оросительного канала.
– Что это? Оружие? – прямо спросил немец.
– Оружие?
Замнаркома пожал плечами.
– Оружие разрушает. Мы же – созидаем!
– Но этим же можно… – начал было француз из «Фигаро», и все поняли, что он хотел сказать, но тут же поправился, – … прорыть канал через середину Парижа!
Хозяин посмотрел на того так, словно посчитал идею настолько глупой, что постеснялся сообщить об этом в присутствии коллег француза.
– Не думаю, что парижанам такой канал необходим, – совершенно серьезным голосом сказал Ежов. – Париж – прекрасный город и, по-моему, ему вполне хватает Сены.
Он улыбнулся открыто, и словно сократил расстояние между ними.
– Честно говоря, я не вижу возможности использования нашего аппарата в Европе. Здесь нет проблем с ирригацией, а вот наши Среднеазиатские республики
Его почти не слушали. Дирижабль плыл вдоль канала.
Идеально прямая линия, уходящая за горизонт продолжала светиться вишневым светом, остывающего муранского стекла. Глубину канала отсюда определить было трудно, но шириной он был не менее десяти метров. Корреспонденты смотрели на пустыню, и каждый из них представлял внизу развалины родного города.
Год 1930. Май
Болгарское царство. София
…Пролетка резво катилась по проспекту Царя Освободителя, ничем не выделяясь из числа десятка точно таких же изящных экипажей. Внутри сидели двое солидных мужчин, также ничем не отличавшихся от обеспеченных поданных царя Бориса, катившихся рядом – хорошие костюмы, золотые цепочки с брелоками. Но если в соседних пролетках под шуршание пневматических шин признавались в любви и обсуждали коммерческие предприятия, то тут шли совсем иные разговоры.
– В чем им не откажешь, так это в энтузиазме. Я даже по-хорошему удивлен! Всего два месяца и их стараниями станция практически готова!
– Придет время – скажем спасибо большевичкам, – скрипуче отозвался второй.
– Да уж скажем. Долго, я думаю, ждать не придется… Газеты читали?
– Вы об установке? Читал, конечно… Канавокопатели…
– Значит у вас два – три дня…
Князь сжал товарищу руку и по-детски недоверчиво спросил:
– Правда?
– Правда!
Кося глазом в сторону – мало ли что могут подумать люди – первый освободил руку.
– Вы, князь, как пылкий влюбленный… Истомились?
Князь кивнул. Новость не то чтоб ошеломила – ждал он её, все к тому шло… Но все-таки как не жди, а если срок подходит и рубеж приближается, то нервы как-то по другому под кожей позванивают. Сколько пережито! Сколько вытерплено! Видно было, что сдерживает себя он, сдерживает желание вскочить на ноги и замахать котелком, привлекая мир к своей радости.
– Еще немного терпения. А Владимиру Валентиновичу скажите, что аппарат свой пусть держит в постоянной готовности. Все решится на этой неделе! Связь с Екатеринбургом есть?
– Есть. Красные должны были послать один аппарат сегодня, а второй – через день-два.
– Успеете?
– Успеем. Нам второй корабль очень пригодится.
…Болгарию господин Кравченко толком и не разглядел – что там увидишь с высоты, особенно когда не разглядывать красоты нужно, а, напортив, думать о том, куда сесть так, чтоб не поломать чего ненароком. А теперь, когда время появилось – смотреть было не на что.
Из головной части «яйца» он видел только кусочек берега – оплавленные камни и маленькие смерчики из пыли и морского песка. Никакой живой травки вокруг, конечно, не осталось. Ту малость, что росла когда-то на этом скорбном месте, его аппарат сжег при посадке. Сжег, а пепел вплавил в камни и теперь стеклянная проплешина окружала профессорский аппарат, словно капище какого-нибудь пустынного Бога.